Адела Марлоу кивнула.
— Она славная и добродетельная женщина,
но слишком уж горда. Она ставит собственную гордость и интересы выше интересов
Англии. Впрочем, чего еще можно ожидать от нее? В конце концов она чужестранка,
хотя и провела в Англии много лет.
Теперь к ним присоединилась Блисс, уже
успевшая переодеться в свое платье из синего бархата, расшитое жемчугом,
серебром и розовыми прозрачными бусинами.
— Оуэн сейчас подведет короля, чтобы
представить ему тебя, — возбужденно выпалила она, а затем поправила
головной убор Блейз. — Жаль, что ты не смогла одеться понаряднее!
— Я ношу траур по мужу, Блисс, —
напомнила Блейз. — Мне ни к чему наряжаться.
— И в самом деле, — согласилась леди
Марлоу.
— Но зато я надела твой подарок,
цепочку, — попыталась утешить сестру Блейз.
— И на том спасибо, — усмехнулась
Блисс, еще раз критически оглядывая старшую сестру. Черное бархатное платье
Блейз было лишено украшений, если не считать почти незаметной вышивки на лифе.
Даже ее юбка была сшита из простого черного шелка. Только тонкое кружево
кремовой кофточки у ворота и запястий оживляло облик. Блисс втайне пожалела,
что чудесные золотистые волосы Блейз почти полностью скрывает чепец, но по
крайней мере его украшали золото и жемчуг, а в струящейся черной вуали
поблескивали золотые нити.
— Он идет сюда! — прошептала Адела
Марлоу и склонилась в грациозном реверансе, который тут же повторили две ее
собеседницы.
— Сир, позвольте представить вам мою
свояченицу, леди Блейз Уиндхем, вдовствующую графиню Лэнгфорд.
Генрих Тюдор обратил благосклонный взгляд на
трех женщин. И Блисс, и хорошенькая леди Марлоу улыбались ему, не поднимаясь.
Протянув руку, Генрих взял за подбородок третью женщину и поднял ее лицо, чтобы
разглядеть его.
— Такую красоту, леди Уиндхем, нельзя
прятать от короля, — заметил он низким, бархатистым голосом.
Глаза Блейз заметно расширились, становясь
почти черными. Минуту она не могла найтись с ответом, и Блисс едва сдерживала
стон. Неужели ее сестра не понимает, как важно заслужить благосклонность
короля? Генрих в упор смотрел на Блейз, и ее щеки постепенно розовели. Заметив
это, король усмехнулся.
— Вот так, с румянцем на щеках, вы еще
больше похорошели, — похвалил он. — Редко увидишь такой
очаровательный и невинный румянец здесь, при дворе. Добро пожаловать, Блейз
Уиндхем!
Наконец Блейз обрела дар речи.
— Благодарю ваше величество за его
несравненное великодушие, — произнесла она.
Король помог ей подняться, а затем кивнул,
разрешая прервать поклон, и двум другим женщинам.
— Оуэн рассказывал мне, что вы недавно
овдовели. Сожалею, что такая трагедия привела вас к нам, но не могу и не
порадоваться, что двор обрел еще одну прекрасную Грацию.
— Мой муж погиб два месяца назад, —
тихо объяснила Блейз.
— Значит, я не смогу пригласить вас на
танец, миледи, и это меня огорчает — должно быть, вы замечательно танцуете. Но
на Майский день я все-таки приглашу вас, и тогда, надеюсь, вы не откажете мне в
этом маленьком удовольствии, — голубые глаза Генриха оценивающе скользнули
по ее фигуре. Она прелестна, решил король. Кожа Блейз казалась особенно белой
на фоне черного бархата платья. Генрих задумался о том, какое наслаждение можно
испытать, лаская эту, несомненно, нежную кожу. А что касается этой жемчужины на
цепочке, покоящейся между грудей Блейз, то он с удовольствием поменялся бы с
ней местами… «Впрочем, всему свое время», — предостерег он себя. Несмотря
на то, что она успела побывать замужем, она до сих пор невинна. Только опыт,
порожденный властью, помог ему скрыть вожделение.
— Если ваше величество соизволит
пригласить меня на танец в Майский день, — заговорила меж тем
Блейз, — я не смогу ему отказать. Я почту это приглашение за самую высокую
честь, какой я когда-либо удостаивалась, — она улыбнулась, и Генрих Тюдор
вдруг понял, что она не просто хороша собой — она изумительно красива!
Он улыбнулся в ответ, а затем отошел, не
произнося более ни слова. Так, значит, она считает за честь приглашение короля…
Он широко улыбнулся. У него в запасе имелись и другие, гораздо более заманчивые
предложения для этой прекрасной вдовы графини Лэнгфорд.
— Ты, кажется, сумела угодить ему! —
восторженно зашептала Блисс. — Черт возьми, я думала, ты опозоришь и себя,
и нас, ведь сначала у тебя словно язык отнялся.
— Не надо осуждать ее, Блисс, —
упрекнул жену лорд Фицхаг. — Король понимает, что такое скорбь, — он
сам глубоко горевал о смерти матери и брата Артура. И потом развязные женщины
ему не нравятся. А Блейз была великолепна. «Пожалуй, даже слишком», — уже
про себя добавил эрл Марвудский. Он провел рядом с королем много лет и знал все
гримасы Генриха, хотя король и считал себя искусным притворщиком. Королю сейчас
недоставало женских ласк. Бесси Блаунт больше не была его возлюбленной, хотя и
оставалась доброй подругой. Хорошенькая Мэри Болейн вела затворническую жизнь —
она никогда не славилась остроумием и живостью при всем своем очаровании. Да,
Генрих скучал и жаждал новых развлечений.
Оуэн Фицхаг успел досконально изучить своего
повелителя.
Король умел быть терпеливым, когда
по-настоящему чего-нибудь желал. Время покажет, насколько серьезны его
намерения в отношении Блейз…
…Зима прошла сравнительно тихо, а с
приближением поста большинство придворных воспользовались случаем, чтобы
навестить свои имения, поскольку пост при дворе был невыносимо скучен. Однако
эрл и графиня Марвуд вместе с Блейз были в числе немногих оставшихся придворных,
ибо короля не следовало лишать общества. Оуэн Фицхаг был любимым партнером
короля по игре в лаун-теннис, и, несмотря на титул своего противника, молодой
эрл часто выигрывал у него — впрочем, королю это даже нравилось.
Генрих знал: Оуэн Фицхаг ни за что не станет
поддаваться ему. К середине февраля стало постепенно теплеть, и если король не
выезжал на охоту и не фехтовал, то он с увлечением играл в лаун-теннис.
