— Знаю, Эдмунд, все знаю! Я должен найти
себе жену, и как можно скорее. Но увы, присмотрев какую-нибудь девушку, я
неизбежно представляю, что мне предстоит провести с ней всю жизнь, и эта мысль
вызывает у меня отвращение. Пока я не встречу женщину, с которой не захочу
расставаться, думаю, мне будет лучше побыть холостяком.
— Иногда следует сделать попытку, Тони,
как поступил я с Блейз. С тех пор как мы поженились, я счастлив. Возможно, тебе
повезет так же, как и мне;
— Должно быть, именно это и заставляет
меня медлить, Эдмунд, я хочу такого же счастья, какое досталось тебе. На меньшее
я не согласен.
— Скорее всего, милорд, — резко
вмешалась Блейз, — вы пользуетесь этим предлогом, чтобы изображать жеребца
в табуне придворных кобыл. Возможно, вам доставляет удовольствие мысль о том,
что ваша мать мечтает о внуках, что ваши слуги остались без хозяина, а в
Риверсайде царит запустение!
Лорд Уиндхем был поражен ее вспышкой, но
рассмеялся в ответ.
— Блейз Уиндхем, жало все еще при вас,
как и в тот день, когда я сопровождал вас из Эшби сюда, в Риверс-Эдж. Рад
отметить, что в браке вы не изменились. Вам удалось уколоть меня больнее, чем
матери. Обещаю вам, как пообещал и ей: я женюсь с молниеносной быстротой, как
только найду себе пару.
Блейз метнула в его сторону гневный взгляд.
Она чувствовала, что Энтони насмехается над ней, и это ей не понравилось. Лучше
бы Дилайт поскорее забыла об этом гордеце — Блейз решила, что обязательно
посоветует это сестре при следующей встрече. «Бедняжку, на которой Энтони
Уиндхем в конце концов остановит свой выбор, можно только пожалеть», —
заключила Блейз.
Охотники выехали на следующий день рано утром,
еще до рассвета, и вернулись после захода солнца. Блейз позаботилась, чтобы они
взяли с собой холодное мясо, хлеб, сыр и вино, но по приезде домой они все
равно оказались голодными. Тридцатого октября эрл объявил жене:
— Завтра мы охотимся последний день —
Тони уезжает домой, в Риверсайд. Они с Доро покидают нас сразу после службы в
честь Дня Всех Святых.
— Я буду так скучать по Доро, —
призналась Блейз, наслаждаясь объятиями мужа. — Я привыкла к ней, словно к
сестре. Без нее мне будет одиноко.
— А без Тони? — поддразнил ее муж,
целуя в ухо.
Блейз вздохнула.
— О Эдмунд, я знаю, что была с ним
невежлива, но я ничего не могла с собой поделать. Он раздражает меня, право, не
знаю почему. Да, он мне неприятен! В нем есть нестерпимая надменность. Ее мало
кто замечает, но для меня она очевидна, и это все равно что помахать красной
тряпкой перед быком. А когда я вспоминаю о горе моей сестры, я и вовсе готова
предать Тони анафеме.
— Нет, это не надменность, Блейз, но я
понимаю, о чем ты говоришь, и, пожалуй, я тоже это замечаю. Причина такого
поведения — положение младшего из Уиндхемов.
Вспомни, мы выросли вместе, но ни на один день
Тони не позволяли забыть, что когда-нибудь я стану эрлом Лэнгфордским, а он —
всего лишь лордом Уиндхемом из Риверсайда. Даже мать Энтони, которая воспитала
нас обоих, не забывала разницу в нашем положении. Ведь Доро тоже была дочерью
эрла. Не будь Тони так добродушен, дорогая, между нами тоже могли начаться
ссоры и соперничество, как это было между моим дедом и его братом, прадедом
Тони.
— Ты никогда не рассказывал мне об
этом, — удивилась Блейз. — А я ведь должна знать семейную историю,
чтобы поведать о ней Ниссе и ее брату, когда он родится.
— Моего прадеда, — начал
Эдмунд, — звали Ричард Уиндхем, лорд Риверсайд. У него родилось двое
сыновей, Эдвард и Генри — один был старше другого ровно на два года. С малых
лет мальчики стали соперниками, они вели постоянную борьбу, чтобы всякий раз с
торжеством одержать победу. Старший, Эдвард, всегда побеждал младшего. Генри, и
именно Эдварду когда-нибудь предстояло стать наследником.
Потом Эдвард отличился, когда в
шестнадцатилетнем возрасте спас жизнь королю Генриху V в битве между
англичанами и французами при Азенкуре. Сразу же после битвы король даровал
своему спасителю титул эрла Лэнгфордского и наградил его землями, которые
принадлежат нам и поныне. Прежде они принадлежали наследнице, Сесилии де Бохан,
которую король выдал замуж за моего деда. Но поскольку в то время невесте
миновало только три года, прошло много лет, прежде чем этот брак осуществился.
Мой отец стал третьим сыном своих родителей. Двое старших умерли: один — от
оспы, а второй — в Святой земле, сражаясь с неверными.
Но я отвлекся, дорогая. Когда мой дед
заполучил титул эрла Лэнгфордского, его брат буквально пришел в отчаяние, ибо
теперь даже не надеялся когда-нибудь одержать верх над своим соперником. Выход
нашел мой прадед, Ричард. Имение Риверсайд не отходило старшему сыну, и потому
он попросил его отказаться от своих прав и оставить имение брату. Мой дед
согласился, ибо, несмотря на существовавшее между братьями соперничество, они
любили друг друга. Таким образом возникли две ветви семьи. Братья всю
оставшуюся жизнь вели дружелюбное соперничество, но настоящей вражды между ними
не было, ибо каждый получил свою долю.
Эти семьи всегда были близки, а брак моей
сестры Дороти с отцом Энтони только упрочил их взаимоотношения.
Мы с Тони всегда поговаривали о том, что
когда-нибудь и наши дети поженятся, но это оказалось невозможным.
— До тех пор, пока Тони не найдет себе
жену, — вставила Блейз и повернулась на бок, удобно прижимаясь к мужу.
— Забудь про моего племянника, —
попросил Эдмунд, целуя ее в шею и подхватывая руками полные груди. — Чем
болтать, я гораздо охотнее развлекся бы с этими яблочками.
— Завтра ты уезжаешь на охоту? —
спросила Блейз. — Сегодня было так холодно, скоро начнутся дожди. Боюсь,
ты подхватишь простуду, и тогда заболеем мы все, — сонно лепетала она,
наслаждаясь его ласками.
— Тогда я скажу Тони, что предпочитаю
завтра остаться дома, — заявил Эдмунд, чувствуя, как Блейз расслабляется
во сне рядом с ним.
Она что-то невнятно пробормотала, и Эдмунд
улыбнулся в темноте.
Но утром, когда на небо медленно выползало
бледно-лимонное солнце и эрл заявил Энтони о своем желании остаться дома, тот
принялся насмешливо подтрунивать над ним:
— Эдмунд, неужели ты так постарел, что
предпочитаешь сидеть у огня рядом с женой, чем гнаться за оленем по лесу?
Эдмунд рассмеялся и с грустью обратился к
жене:
— Не могу позволить этому дерзкому юнцу
называть меня стариком, Блейз. Дождя не предвидится. Мы вернемся до заката,
дорогая. — И, склонившись, чтобы поцеловать ее, Эдмунд вышел из зала
вместе с Тони.
