Впадая в обморочное забытье, Крохин мечтал о Москве, о снегах и морозе, не без оснований подозревая свою скорую кончину в арабской душегубке. Однако через неделю ему предложили внезапный компромисс: так как правонарушение носило характер административный, он мог согласно желанию досидеть свои неполных полтора месяца или же, заплатив сто дирхемов за день полагающейся отсидки, покинуть тюремную сауну. Выбор был очевиден, и, хотя на самовыкуп ушли все имеющиеся деньги, Владимир решил, что продолжение жизни стоит дороже всего заработанного на нее доныне.
Выйдя из тюрьмы, он сразу же позвонил реализатору Каменцеву: по неизвестным причинам тот тянул с выплатой четырнадцати тысяч долларов, вложенных Крохиным в консервированные оливки, давно отправленные в Москву.
Телефон партнера не отвечал, пришлось перезванивать некоей Наде, знакомой Владимира, в свое время и порекомендовавшей ему этого распространителя импортных продуктов, а вот Надя сообщила новость, от которой в глазах Крохина поплыло вкривь и вкось пространство мира: Каменцев, оказывается, сел…
Потеря была столь громадна, что у Крохина не нашлось сил даже осмыслить ее, и, преисполнившись тупым отчаянием, он отправился в магазин пакистанца, где за прилавком узрел разбитную девицу, с сильным украинским акцентом предложившую ему подождать отлучившегося на минутку босса.
Когда же босс прибыл, то Крохин уже знал, что бесповоротно и справедливо уволен, что в квартире его обитает рекрутированная пакистанцем особа родом из‑под Винницы и бывшему менеджеру следует забрать из прошлой обители свои вещички.
С правотой пакистанца Крохин всецело согласился, тем более недостаток торгового опыта и ужасный английский нанятой дамы успешно компенсировался ее пышными формами, наверняка уже во всех нюансах изученными работодателем, чей взор при его обращении на нового продавца покрывался поволокой страсти, рожденной длительным вынужденным воздержанием.
Секс с белой женщиной стоил в Эмиратах немалых денег, а кокетничать с арабскими дамами было для бесправных временщиков делом чреватым: дамы, возможно, воспринимали внимание к себе благосклонно, но кошмарный закон категорически исключал контакты своего запакованного в чадру прекрасного пола с иноземцами.
Так что пакистанца было несложно понять.
И уже собрался Крохин за вещичками, раздумывая, у кого бы из приятелей перекантоваться и как бы заработать на билет до Москвы, как вдруг пакистанец, хлопнув себя по лбу ладонью, озарился улыбкой, сообщив, что друг его спонсора некий состоятельный араб — просил немедленно по освобождении из темницы направить разжалованного менеджера к себе домой.
Вероятно, предположил пакистанец, араб ищет толкового русскоязычного работника.
Тут он взглянул на часы и, прервав речь, кинулся совершать намаз и только по окончании духовного культуризма дал Крохину необходимый номер телефона.
И вот впервые за долгое время своего пребывания на земле Аравии ступил Владимир в дом мусульманского патриция, в мраморные залы с фонтанами и с павлинами, уселся на низкий бархатный диванчик около инкрустированного костью из слоновьего бивня столика напротив сухощавого человека с острыми черными глазами — сухого, надменно–подтянутого, одетого в белейший бурнус, с сиянием бриллиантовых перстней на загорелых пальцах.
Араб, также оказавшийся не местным жителем, а уроженцем не то Саудовской Аравии, не то Кувейта, представился как Асса–фар, расспросил Владимира о его биографии, а затем сказал, что готов платить Крохину пять тысяч долларов наличными в месяц, если через недельку–другую отправится тот обратно в Россию, где необходимо арабу сформировать экипаж судна, плывущего под российским флагом, но под эгидой Гринписа с целью обследования затонувших советских подводных лодок.
Из лодок, по словам араба, происходит опасная для планеты утечка радионуклидов, а потому надлежит, уяснив интенсивность утечки, разработать проект, как ее кардинально остановить.
Обязанности Крохина будут заключаться в функциях помощника и переводчика при уполномоченном арабом лице, некоем мистере Кальянрамане, пакистанце, научном руководителе экспедиции.
В течение плавания зарплата Крохина составит семь тысяч долларов в месяц, а по возвращении в Эмираты получит Крохин работу еще более выгодную в своем материальном за нее воздаянии.
На вопрос, как именно прожить упомянутую недельку–другую, не имея ни гроша в кармане, араб дал ответ, воистину достойный шейха: Крохин тотчас отправляется в соседний эмират Шарджа, где ему резервируется номер в "Холидей Инн", отдыхает в роскошном отеле от минувших злоключений, а на карманные расходы получает две тысячи долларов.
Не согласиться с таким предложением мог только дурак.
И уже через час Владимир вольготно разлегся на восхитительно широкой кровати в просторном номере, переваривая бесплатно полагающийся обед, состоящий из неисчислимого количества деликатесов, и представляя, как уже перед ужином, пройдя мраморными прохладными переходами, спустится он к пляжу, погрузится по шею в теплый соленый кисель Персидского залива и станет счастливо и бездумно глядеть в здешнее беззвездное, словно затянутое пыльной серо–черной шалью небо.
Стоял октябрь, начинался бархатный сезон. Жара спадала на глазах, вода в заливе по температуре сравнялась с воздухом, не нагреваясь выше двадцати шести, а бриз нес в себе ощутимую, но покуда еще нежную прохладцу.
Он даже пожалел, что покидает Эмираты именно сейчас, после тяжкого летнего пекла, в золотое время короткой курортной паузы, когда, не приковывая себя к спасительному кондиционеру, можно день–деньской проводить на пляже, а вечером неторопливо прогуливаться в лавочно–торговых джунглях города, в кутерьме цветастого праздника.
Впрочем, с него довольно! Два года, как вышло в итоге, он пахал на штрафы и арабскую тюрьму, два года считался недочеловеком, и, похоже, все его состояние отныне заключается лишь в накопленных отрицательных впечатлениях и в спортивной сумке с личным барахлишком, чья общая стоимость едва ли составляет оплату суточного пребывания в "Холидей Инн".
Вот же! Ведь и плавал‑то мелко, а все равно едва не утонул!
ЗАБЕЛИН
Офис, куда его пригласили для интервью, располагался под самой крышей одного из манхэттенских небоскребов.
Его принял пожилой благообразный человек, сидевший в черном кожаном кресле с низкой спинкой за черным канцелярским столом, заваленным ворохами факсовых лент и множеством громоздившихся друг на друга картонных папок.
Редкие седеющие волосы хозяина кабинета были зачесаны на косой пробор и гладко прилизаны. От просвечивающей сквозь них кожи волосы казались совсем седыми.
Человек встал с кресла, пожал посетителю руку, затем обошел его вокруг, поизучал, как манекен, и наконец кивнул ему на один из офисных стульчиков на хромированной ножке, хаотично расставленных в помещении.
Превозмогая чечетку, отбиваемую поселившимся в пояснице бесом, Забелин как можно непринужденнее уселся на указанное ему место, стараясь ничем не выдать свое полуобморочное состояние: долгая тряска в вагоне подземки давала о себе знать.
