Не заладилось у него на "Скрябине", неудачным оказалось судно, резко отличаясь от ему подобных — тоже якобы научных, но предназначенных для целей разведывательных, с командой из военных моряков в штатском и целой боевой частью, составленной из сослуживцев Сенчука. А тут и команда забулдыжная, из отщепенцев портовых, всего два молодых лейтенанта КГБ в помощниках, да и контингент ученый не чета торговым морячкам, кто в море с простой и ясной целью шел — заработать. С той же, впрочем, что и он, Сенчук. А все эти океанологи и физики не столько за зарплату трудились и заграничные шмотки, сколько радели за свои научные идеи и проекты, а потому мыслили в направлениях непредсказуемых, малопонятных и вообще до опасного широко. И у каждого в мозгах наверняка таилась позволительная лишь чекистскому закаленному сознанию ересь, как не без основания Сенчук подозревал. В общем, самый натуральный спецконтингент, только и жди подлянки!
И дождался — самой что ни на есть конкретной, прямо и злобно на ущерб государственных интересов направленной!
Хорошо, донес‑таки стукачок–патриот об одном неблагонадежном ихтиологе, по пьянке высказавшемся остро–критически о родимой Советской власти и посмевшем уважительно посетовать на благополучие ученого корпуса США.
От такого сообщения встали остатки волос на полысевшей голове Сенчука наэлектризованным дыбом, ибо через два дня надлежало судну швартоваться в порту Балтимора, и принял он своей властью жесткое решение: запереть знатока селедок и каракатиц в каюте, на берег не выпуская. Что, вопреки возмущенным протестам политически недозревшего капитана, и исполнил.
Однако на третий день ареста закосил ихтиолог под больного, на свежий воздух попросился, а как очутился на палубе, сразу же сиганул через леера в воду, благо катер пограничной охраны США рядом болтался.
Сенчук, не раздумывая, прыгнул следом за беглецом, и через считанные минуты их подняли на палубу вражеского судна.
Ихтиолог тут же заголосил о политическом убежище, американцы, благосклонно ему внимая, кивали, а Сенчук, чувствуя, что карьере наступает конец, вспоминал о заветных тайничках со сторублевками и золотишком. И вдруг пришло к нему в голову парадоксальное разрешение безвыходной, казалось бы, ситуации.
Не вступая с ихтиологом в дебаты, взял он за пуговицу ответственного офицера, отвел его в сторонку и с доверительным смешком сообщил, что имеют уважаемые американские господа дело с сумасшедшим, который сейчас убежища просит, а завтра заявит, будто его сами пограничники с судна и похитили. А потому зачем офицеру выставлять себя на посмешище, ввязываясь в сомнительную заваруху из‑за какого‑то свихнувшегося идиота, тем более в Америке и без того разномастных чудиков, от которых ни толку ни проку, в избытке? Куда лучше возвратить больного человека под замок, а за помощь в такого рода возвращении он, Сенчук, готов из чувства глубокого дружеского расположения презентовать пограничной охране ящик великолепной "Посольской" водки. Целых двадцать литровых бутылок!
Убеждал Сенчук вражеского офицера спокойно и по–свойски, не заискивая и голоса не повышая, снисходительно посматривая в сторону рубки, куда забился предатель, истошно голося что‑то о кознях КГБ и о своей неминуемой погибели в застенках этой кошмарной организации, если не возьмет его под защиту правительство США.
А Сенчук невозмутимо гнул под эту арию свою линию: дескать, не кажется ли офицеру странным то обстоятельство, что вся команда гуляет на береге и лишь один этот тип в каюте заперт? Кажется? Ну так о чем говорить еще? О том, что способен натворить сбежавший сумасшедший?
Офицер, опасливо покосившись в сторону рубки, аргументы Сенчука признал резонными. И был ихтиолог обменян на качественный советский алкоголь, жестоко Сенчуком бит, лишен брючного ремня, острых и колющих предметов и заперт на прочные запоры.
Однако то ли подвыпили пограничники, да и ляпнули кому не надо об инциденте, то ли посторонний зоркий глаз наблюдал за перипетиями побега и возврата пленника, но на следующий день на "Скрябине" появились официальные лица, требующие беседы с соискателем убежища и утверждавшие, что пограничники в силу, мол, языкового барьера чего‑то там недопоняли…
Завертелась новая карусель.
Однако, несмотря на арест корабля и угрозы, не дрогнул Сенчук, не отдал американцам ихтиолога, а провел с ним разъяснительную работу, описал все нюансы будущего его родственников и друзей, и от убежища тот официально отказался, сославшись на помрачение рассудка, произошедшего вследствие изобилия ложных научных идей.
Довез Сенчук предателя дородного берега и сдал в надежные руки сослуживцев, получив буквально через час новенькие погоны подполковника, стоившие ему столько потраченных нервов, сколько и за всю предыдущую службу им не было израсходовано. А неделю спустя начальник Сенчука на полном серьезе поведал ему, что ученый беглец, оказывается, и впрямь оказался немного того, что выяснилось в психушке, куда тот был препровожден подъехавшей к причалу медицинской машиной.
Чекистская удача капризна, но в следующем плавании, во французском порту, вновь появилась у Сенчука возможность отличиться: один из морячков, с кем он сидел в кабаре, попивая винцо, признал в стоящем у стойки бара человеке своего прошлого сослуживца, год назад не вернувшегося из увольнения на корабль.
И возник тогда в хмельной голове Сенчука окрыляющий план: захватить изменника, притащить на корабль и передать советскому правосудию, получив за это, естественно, полагающееся поощрение.
С изменником без особенного труда был установлен контакт, выразившийся в распитии немереного количества алкоголя, затем, вдосталь наслушавшись антисоветских речей и послушно речам поддакивая, вышел Сенчук на улицу, подмигнул доверенному матросику — и нанес предателю Отчизны страшный удар по голове бутылкой; далее утратившую сознание жертву патриоты подхватили под локотки и чинно–благородно, как неумеренно выпившего сослуживца, препроводили на борт.
План реализовался блестяще, единственное — похищенный едва не скончался от тяжелого сотрясения мозга, однако по возвращении домой торжествующему Сенчуку всыпали по первое число, ибо, как выяснилось, спрыгивал морячок с корабля по заданию партии и правительства, а его насильственный привод разрушил какую‑то затейливую комбинацию политической разведки.
К тому же контуженный тяжелой бутылкой разведчик, отлежавшись в госпитале, был признан инвалидом, и начальство, подобно дракону, изрыгало на подполковника столь пламенные эмоции, что решил Сенчук, покуда утихнут страсти, срочно взять отпуск, поехав в тихий провинциальный городок, где некогда появился на свет и где ныне обитал его племянник, работавший в местной милиции участковым инспектором.
Отпуск протекал в ежедневных попойках с друзьями детства, сослуживцами племянника, в поездках на рыбалку и на охоту, также отмеченных неутомимыми возлияниями — день проходил за днем, пьянки сменялись опохмелками, и, когда Сенчук вознамерился убыть обратно, дабы не утонуть в океане самогона и водки, случилось непредвиденное: в старом монастыре, располагавшемся неподалеку, нашли клад.
