Итогом переговоров стала кулуарная беседа Льва Моисеевича с сияющими от удовольствия потерпевшими.
− Новый управляющий приедет через неделю, − сообщили ему. − Деньги перечислены, вот копии банковских проводок. Чем собираетесь заниматься, господин Кузнецов?
− Думать о душе, дорогие мои.
ГЕНРИ УИТНИ
Моя несносная любимая дочурка, похоже, решила устроить мне обширный инфаркт. Подлая, скрытная девка! С непомерной заносчивостью и безрассудной дурью. Ее путешествие в Россию к этому негодяю, вползшему подлой змеей в мой дом, привело меня в исступление. И когда только они сумели снюхаться, он и был-то здесь считанные дни… Прыткий малый, признаться. Но, главное, исполнитель, отправившийся за его головой, мог бы запросто приплюсовать к своему заданию попавшуюся под руку Нину, обретавшуюся под одной крышей с объектом устранения.
У меня существует немалое подозрение, что об этих шашнях прекрасно осведомлена Барбара, покрывавшая и эту порочную связь, и последующий любовный туризм с авантюрным оттенком, предтечу свадебного путешествия, ха-ха. Впрочем, чем черт не шутит, и с такими мыслями следует быть осторожнее. Плохие идеи запросто материализуются в скверные события.
Я брожу по дому, мрачный, как осматривающий свой замок демон. У ниши, где некогда высился элегантный стеклянный стеллаж с ушедшими в небытие клоунами, невольно останавливаюсь. Вот, наглядное подтверждение зловредности этого парня. Пусть бы и в самом деле ему пробили башку. Всех спасает моя доброта.
Я смотрю на часы. Нина уже вылетела в Нью-Йорк. К вечеру она будет здесь, и я устрою ей незабываемый бэмс. Меня распирает от его предвкушения.
Барбара уехала навестить увечного Майка, лежащего в госпитале с переломом бедра и ключицы, Кнопп запишет их трогательную беседу, а мне, несчастному мужу, предстоит ее малоприятный анализ. Если всплывет нечто сомнительное, немедленно разведусь, все надоело! Уйду к Алисе. Хотя − блажь, конечно.
Марвин в школе. Я прохожу в его милую детскую комнатку. Аляповатые рисунки на стенах, разбросанные по полу игрушки… Моя встревоженная душа нехотя умиляется.
Матрац на кровати слегка сдвинут в сторону, и я заботливо поправляю его. Пальцы мои внезапно нащупывают какой-то странный предмет. Потертая видеокассета. Что за новость?
В кабинете у меня единственный сохранившейся в доме видеомагнитофон. Утиль, шлак от летящей безоглядно кометы технического прогресса. Вилка магнитофона включена в розетку, хотя я им ни разу не пользовался.
Охваченный нехорошим предчувствием, я вставляю в устройство кассету. На экране телевизора крупным планом возникают женские гениталии. За их дальнейшей востребованностью дело, как говорится, не ржавеет. Я оторопело наблюдаю сцены разнузданной порнографии. Хорошо, вовремя слышу шаги в коридоре и успеваю выключить телевизор. В дверь просовывается голова Клэр в кружевной крахмальной короне.
− Вы просили чай, сэр…
Она ставит передо мной поднос, а я думаю, хорош бы был, если богобоязненная черная протестантка застукала меня за этаким зрелищем.
Вот так сыночек! Какие еще маленькие грязные тайны припасены у него? Мое умиление давно и бесследно растаяло. Меня душит раздраженная злоба. Всюду измены. И что теперь делать? Всыпать ему ремнем? О, дом содрогнется от воплей защитников! И приумножится моя слава тирана и изувера. А если провести душеспасительную беседу, сохраняя видимость отеческого благодушия? Или посетовать Барбаре, пусть разбирается с этим малолетним скунсом сама? Лично мне боязно и противно касаться такой темы в разбирательствах с ребенком. Да и что я ему скажу? Ну и задача!
Одновременно ловлю себя на мысли, что кассету любопытно бы и досмотреть…
Я убираю ее в сейф, и некоторое время сижу в отрешенном раздумье. Раздается звонок «московского» телефона. Это, должно быть, Эверхарт. Но вот сюрприз, мне звонит русский паркетчик. Твердит корявые фразы, явно перечитывая их с бумаги, и я, холодея от ненависти к этому проходимцу, понимаю, что он провел Роланда, диски по-прежнему неизвестно где, и вероятна любая провокация. С другой стороны, он просит о въездной визе в США, обещая вернуть все, включая похищенные деньги. На шантаж это непохоже. Выходит, в России ему приходится несладко, и он напуган возможностью безжалостного возмездия. Если бы так.
Приезжает Барбара. Я смотрю в окно, как она выходит из машины и скрывается под навесом парадного входа.
Некоторое время я томлюсь от переизбытка бушующих во мне неприязненных чувств. Затем прохожу в ее комнату. Она сидит на низком диванчике, копаясь в своей сумке.
− Где была? − спрашиваю мирным голосом.
− Ездила к Майку, − говорит она. − У тебя ведь нет времени навестить своего работника. Кстати, прикрывшего ваше величество своим телом.
У меня так и чешется язык вульгарно обыграть произнесенную ей фразу, вывернув ее смысл в намеке на их сомнительные, с моей точки зрения, отношения, но я избегаю искушения. Вот уж действительно! – когда супруги молчат, им есть что сказать друг другу!
Сказать ей о кассете?
− Нина скоро должна прилететь, я послал людей встретить ее, − говорю сквозь зубы.
− Приятно, что у тебя, наконец-таки, нашлось время позаботиться о родной дочери, − отвечает она.
Ах, неблагодарная язва! Горло мне обжигает желчь. Воистину, жить с человеком, которого любишь, также трудно, как любить человека, с которым живешь.
− Зато ты готова ее угробить! − заявляю я с горячностью. − Ты ворковала с ней каждый вечер, зная, что она не в Париже, а развлекается в постели с этим ублюдком в Москве! И не надо мне врать, будто бы ничего не ведала!
− Не ведала, − спокойно подтверждает она, глядя мне прямо в глаза. − Но я не осуждаю девочку. Ты никогда не старался понять ее, ты лишь отмахивался, когда она пыталась с тобой чем-то поделиться. Ты у нас важная персона, как же! Зачем тебе наши мелкие переживания? Ты вершишь судьбы страны в компании своих шарлатанов! А теперь все, милый, она повзрослела, и с этим − смирись! Жаль только, что в ней еще остался детский страх перед тобой, поэтому она и сочиняла про поездку в Париж. А я бы послала все куда подальше, и поехала к этому парню весело и открыто, вот так!
Мне на ум тотчас приходит несколько горячих ответов, но я вновь сдерживаюсь, сверля ее взглядом.
− И не смотри на меня так, здесь это не действует, гипнотизируй других, − продолжает она.
− Ты не понимаешь, я забочусь о ее счастье, − жалким голосом произношу я.
− Ты заботишься не о ее счастье, а о своем, − отвечает она. – Лишь бы тебя ничего не беспокоило. Тебе ни до кого нет дела, а то я не знаю.
− А кому из вас есть дело до меня?!. − спрашиваю я. − До того, кто только и печется о вашем благоденствии! Кто, кто меня здесь хоть чуточку любит, скажи?!. По тебе, если бы не я, мы были бы идеальной парой!
