– А ничего, так входи, – сказал он обычным своим хрипловатым тенорком и подмигнул мне. Я потопталась на месте, потому что входить мне как-то расхотелось.
– Чего застыла, соседка? – Федя усиленно мигал, и рот его кривился на сторону.
– Да вот чайку хотела выпить… – сказала я, решившись войти.
– Это можно, – засуетился Федя. – А может, чего покрепче хочешь? Посидим, поговорим, можем ко мне пойти.
С этими словами он подмигнул особенно противно.
– Спасибо, Федя. – Я приняла из его рук чашку с чаем. – А я вот хотела спросить: кто тут раньше жил?
– Тебе зачем? – удивился он. – Кто жил, тех уж нету!
– Так, интересно…
– Ну, значит, в твоей комнате Викентьевна-пройда жила с дочкой полоумной. Дочке уж лет сорок было, а по уму – семилетний ребенок. Она никуда не ходила, все время дома была. Рядом – сын старухин с женой и двумя детьми, они раньше всех съехали. Напротив – мент бывший Коля, его за пьянку из ментовки поперли. Так он решил ради денег бультерьеров разводить…
– В одной комнате?
– Ага, – хмыкнул Федя, – у него там еще жена и теща жили. Ну, жена сразу из дома сбежала, а теща ничего, бультерьеры у нее по струнке ходили… – Федя состроил уморительную физиономию и продолжил: – А потом теща померла, тут-то все и началось. У Коли постоянно дверь нараспашку, собаки по коридору бегали, как хотели. А куда на него жаловаться, когда у Коли все наше двадцать четвертое отделение в друганах ходило? Затем Коля запил совсем по-черному, одного буля по пьянке продал, другой сам сбежал от голодной жизни. А Коля от пьянки помер, тут как раз дом расселили, жена Колина квартиру получила, она отсюда не выписывалась. Еще чего знать желаешь?
– Да я просто так спросила. – Я поскорее ретировалась, не поворачиваясь к Феде спиной.
Очень мне не понравились его ухмылки и подмигиванья, потому что на этот раз глаз был не левый, а правый, и рот дергался совсем в другую сторону. Очевидно, Федя сам забыл, где у него тик. Я не стала указывать ему на ошибку. Странный все-таки тип этот Федя Чемоданов!
Но если он не врет насчет прежних обитателей дома, то понятно, почему те двое смогли вскрыть печку только сейчас. Раньше в доме было полно народу, ненормальная дочка Викентьевны вообще из комнаты не выходила, да еще и бультерьеры по коридору бегали. А бультерьер – собака серьезная, шуток не понимает.
На сон грядущий я еще немного почитала черную тетрадь.
После разговора с ювелирами кардинал де Роган вернулся в свой особняк в самом приподнятом состоянии духа. Он сумел успешно выполнить поручение королевы и уже представлял, как перед ним откроются все двери королевского дворца, уже видел себя новым Ришелье или Мазарини – министром, доверенным лицом монархов. И все это – благодаря этому чудесному ожерелью…
В малой гостиной его ожидала графиня де Ламотт. Она была взволнована.
– Ну как все прошло, монсеньор?
– Прекрасно! – И кардинал показал ей футляр с ожерельем.
– Мой друг, позвольте мне взглянуть на него! – воскликнула Жанна. Глаза ее блестели, как два бриллианта. Два первоклассных бриллианта сродни тем, что украшали ожерелье.
Кардинал и сам не мог отказать себе в удовольствии еще раз взглянуть на прекрасное изделие ювелиров. Он открыл футляр с ожерельем – и полутемная комната наполнилась ослепительным блеском драгоценных камней.
– Оно поистине прекрасно! – едва слышно проговорила графиня, не сводя глаз с ожерелья.
На пороге гостиной бесшумно возник лакей и почтительно проговорил:
– Ваше Преосвященство, прибыл гонец от королевы.
– Проси, немедленно проси! – Кардинал закрыл футляр, повернулся к двери.
Не прошло и минуты, и на пороге комнаты появился молодой дворянин в черном камзоле, с длинной шпагой на перевязи.
– Именем Ее Величества королевы! – торжественно произнес он, поклонившись кардиналу. – Я прибыл по ее поручению за известным вам предметом.
– Вам знаком этот человек? – Кардинал повернулся к Жанне де Ламотт.
– Разумеется! – ответила графиня. – Это шевалье де Брессак, он пользуется особым доверием королевы.
Кардинал встал, пересек комнату и бережно вручил гонцу футляр:
– Вы, конечно, знаете, шевалье, что с этим предметом следует обращаться чрезвычайно бережно.
– Можете не сомневаться! – Дворянин еще раз поклонился, спрятал футляр под плащом и покинул особняк кардинала.
Возле выхода его встретила хорошенькая горничная, которая подала ему шляпу. Молодой дворянин потрепал девушку по щеке и подмигнул ей. Девушка блеснула глазками и присела в глубоком поклоне.
Молодому человеку и в голову не пришло, что, едва он вышел за дверь, красотка через выход для слуг выскользнула из особняка кардинала и села в карету с гербом графини де Ламотт.
А молодой дворянин в черном камзоле сел в ожидавшую его карету без гербов и знаков различия, закрыл дверцу и откинулся на мягкие подушки.
Он достал из-за пазухи футляр с ожерельем, взвесил его на руках, но не открыл – футляр был запечатан печатью кардинала и Жанна не велела ему открывать его.
Тем не менее этот футляр содержал в себе немыслимое богатство. Теперь им с Жанной были доступны все радости земные, перед ними откроются все двери…
Полюбовавшись футляром, молодой дворянин спрятал его на прежнее место и предался мечтам.
Так блестяще продуманная комбинация благополучно подходила к концу. Они с Жанной обвели кардинала вокруг пальца и заполучили бесценное ожерелье. Теперь нужно только вывезти его из Франции, добраться до Лондона, а там… Там они разберут ожерелье и по частям продадут знаменитым лондонским ювелирам. Конечно, при этом ожерелье потеряет часть цены, но вырученных денег все равно хватит на безбедную жизнь. На безбедную жизнь для них с Жанной…
Правда, тут у него промелькнула неприятная мысль о том итальянском графе… как его… кажется, Калиостро. Ведь это он подсказал им идею насчет кардинала и ожерелья и наверняка рассчитывает на свою долю барыша. Но жизнь так устроена, что победитель забирает все. А победители – они с Жанной. Этот Калиостро может сколько угодно кусать себе локти, но помешать им он уже не сможет…
Молодой дворянин еще немного помечтал о своей будущей прекрасной жизни, но вдруг почувствовал тревогу.
Он давно уже должен был приехать к тому домику, который снимали они с Жанной, но карета все ехала и ехала.
Он отдернул занавеску и выглянул в окно.
За окном кареты были не вымощенные камнем улочки Версаля, а какое-то грязное предместье. И к карете подъезжал всадник, до самых глаз закутанный в черный плащ. Впрочем, этот всадник не казался опасным. Он даже не был вооружен.
