Тут я сообразила, что та тетка в пальто с пушистым воротником, что приходила ко мне вчера, имеет к происшедшему самое прямое отношение. Тех было двое – и этих двое. Вчера они думали прийти нахально, но тут Федя вовремя вмешался с топором.
Вот, кстати, насчет Феди. Где он, интересно, шлялся, когда эти двое в квартиру вошли? То дома сидит, как сыч, из комнаты не выходит, то его днем с огнем не сыщешь! Ведь шум какой эти двое устроили, когда печку ломали! И потом, когда дрались… Если бы он дома был, непременно услышал бы!
Так или иначе, этим людям не дали меня допросить. Вмешался кто-то незнакомый и выгнал их из квартиры. Почему же этот герой не вырубил их и не вызвал полицию? Ну мало ли какие могут быть у человека причины не поднимать шума. Тем более я сама здесь на птичьих правах, ни к чему мне внимание полиции…
Еще вопрос: что же эти двое так упорно ищут? В коробке из-под леденцов я обнаружила только старую тетрадку с записями. Не скрою, читать их было интересно, прямо как роман исторический, но ни за что не поверю, что из-за этой тетрадки такой сыр-бор! Значит, в тайнике было что-то ценное. Но теперь его там нет, мало ли кто мог взять, прошло-то лет сто, не меньше. Но эти двое ни за что не поверят, что я ничего не знаю. Вот навязались на мою голову!
Кстати, я вспомнила и ту тетку, которая подошла ко мне в кафе и представилась старой подругой моей матери. Я поймала ее на вранье и не поехала с ней. Но что ей на самом деле было от меня нужно? Хотела куда-то заманить? Не была ли она тоже связана с той подозрительной парочкой? Может, она хотела где-то меня продержать, чтобы у тех двоих было время порыться в моей комнате?
Мои безрадостные мысли были прерваны приходом Феди. Он открыл дверь ногой, потому что руки были заняты большой разделочной доской. На ней, как на подносе, стояла чашка с чаем, лежали пакет овсяного печенья и – на бумажной салфетке! – большое красное яблоко.
– Кушать подано! – возвестил Федя голосом заправского мажордома. Или камердинера, не знаю, чем они различаются.
– Феденька! – умилилась я. – Что бы я без тебя делала! Просто не представляю!
После чая в голове перестали роиться комары и мошки. Федя был настолько любезен, что помог мне прибраться в комнате и ушел наконец к себе.
Утром я спала долго, никто меня не тревожил. Во сне показалось, что звонит мобильник, я вскочила резко, так что голова отозвалась чугунной болью. Мобильник не звонил, никому не было до меня никакого дела. К тому же кончились на нем деньги, нужно срочно заплатить хоть сколько-нибудь, потому что без связи я остаться не могу, Вася будет звонить, раз обещал.
Выйдя на улицу, я опасливо поглядела по сторонам. Никто за мной не бежал, никто меня не преследовал. Сегодня дул резкий пронизывающий ветер, и руки без перчаток сразу замерзли. Делать нечего, придется ехать в то самое кафе искать перчатки. Маловероятно, что найду, но попробовать стоит.
Снова ехала я в несусветную даль сначала на метро, потом в набитом автобусе. Кафе было открыто, и давешняя девица все так же скучала за стойкой.
– О, привет! – она обрадовалась мне, как родной, и вытащила откуда-то снизу мой пакет.
– Вот уж спасибо! – с чувством поблагодарила я. – У меня и так все плохо, так эта мелкая пакость просто из колеи выбила! Знаешь, как это бывает…
Неудобно было сразу сбежать, получив свое, так что на последние деньги я заказала кофе и песочное пирожное. Тут в кафе вошли две девчонки. Пока они долго и с удовольствием выбирали мороженое, я отошла к дальнему столику.
Пирожное вкусом напоминало сухую штукатурку, зато кофе был отличный.
Я посидела немного за столиком. Не хотелось уходить, теперь кафе не казалось мне таким ужасным.
Я предусмотрительно убрала перчатки в карман и от нечего делать пролистала тетрадку. Зря я, наверно, таскаю ее с собой: бумага старая, пожелтевшая, переплет потрепанный, кажется, что тетрадка сейчас распадется на отдельные листочки. Еще бы, много лет лежала себе в тайнике, в тишине и покое, а тут сырость, дневной свет, механические воздействия…
Вот, уже обложка отваливается. Я развернула тетрадку и заглянула под обложку. Показалось, что там что-то есть.
Я осторожно потрясла тетрадку, и из-под ее обложки выпал картонный прямоугольник.
Это была самая обыкновенная открытка.
То есть, конечно, не самая обыкновенная, не такая, какие дарят сейчас на дни рождения, на Восьмое марта, День святого Валентина и прочие популярные праздники – со всякими уморительными щенками в очках, котятами в чепчиках и прочей белибердой, и не такая, какие лежали в комоде у моей мамы, – с букетами ландышей или гвоздик или с видами кремлевских башен.
Нет, эта открытка была старинная, дореволюционная, с изображением молодой дамы в пудреном паричке и роскошном платье с кринолином из переливчатого бледно-голубого шелка, расшитого блестящими камушками.
На шее у этой дамы было поразительное ожерелье, сверкающее множеством бриллиантов, посредине красовался овальный камень необыкновенной величины. В общем, красота немыслимая, сказочная.
Беда только в том, что я давно уже выросла, вышла из того возраста, когда девочки часами рассматривают картинки с принцессами и выменивают их друг у друга. Меня это и вообще мало волнует, а сейчас положение настолько паршивое, что вовсе не до принцесс.
Я машинально сунула открытку обратно, под обложку тетрадки, и собралась уже уходить, но тут зазвонил телефон.
Я схватила трубку.
Звонил Вася.
– Привет, – проговорил он вполголоса, каким-то странным тоном. – Ты как – не суеверная?
– Что? – переспросила я. – Ты чего так тихо говоришь?
– Да я на съемочной площадке! – прошипел он. – Извините, Михал Михалыч… да, я сейчас выйду!
В трубке что-то стукнуло, хлопнуло, и Вася заговорил нормальным голосом:
– Извини, я тут на съемках одного сериала…
– Везет же некоторым! – фыркнула я.
– Так ты не суеверная? – повторил Вася свой странный вопрос.
– Вроде бы нет, – ответила я после непродолжительного раздумья. – А в чем дело?
– Да тут, понимаешь, труп сыграть нужно, женский, само собой, а все актрисы отказываются…
Он хмыкнул, словно ему было неловко продолжать, но все же закончил свою мысль:
– Ты же знаешь, есть у актеров такое суеверие: сыграешь труп – и с тобой самим может что-нибудь случиться. А ты, кстати, на ту актрису немножко похожа, чей труп нужно сыграть. Так ты как – не против? Или мне другого кого искать?
– Да мне все по фигу, лишь бы деньги заплатили! – ответила я с напускной лихостью. – Я сейчас в таком положении, что не могу позволить себе никаких суеверий!
И это была чистая правда, потому что в кошельке у меня осталось триста двадцать рублей с мелочью. И все.
