Они шли по узкому тротуару в направлении Персиковой улицы, и
Скарлетт с грустью и болью в душе видела, как изменилась, опустела Атланта —
она помнила совсем другой городок. Они прошли мимо того места, где раньше
стояла гостиница «Атланта», в которой, бывало, жили Ретт и дядя Генри, —
от элегантного дома остался лишь почерневший остов. Склады, тянувшиеся прежде
вдоль железнодорожных путей на добрые четверть мили и хранившие тонны военного
снаряжения, так и не были восстановлены — лишь прямоугольники фундаментов уныло
чернели под сумрачным небом. Железнодорожная колея без этих зданий и без
сгоревшего депо, скрывавших ее от глаз, выглядела голой и беззащитной. Где-то
среди этих развалин, неразличимые в общем хаосе, лежали остатки ее склада,
унаследованного от Чарльза вместе с землей. Налог за участок в прошлом году
заплатил дядя Генри. Со временем деньги придется ему вернуть. Об этом тоже надо
помнить.
Но вот они свернули на Персиковую улицу, Скарлетт посмотрела
в направлении Пяти Углов и даже вскрикнула от ужаса. Хотя Фрэнк и говорил ей,
что город сожжен, она не представляла себе такого полного опустошения. В ее
памяти любимый город по-прежнему был густо застроен красивыми элегантными
домами и общественными зданиями. А сейчас Персиковая улица лежала перед ней
такая пустынная, настолько лишенная знакомых примет, что Скарлетт казалось —
она видит ее впервые. Эта грязная улица, по которой она тысячу раз проезжала во
время войны, вдоль которой, вобрав голову в плечи, бежала, гонимая страхом, во
время осады, когда вокруг рвались снаряды, эта улица, которую она в последний
раз видела в спешке, в волнении и лихорадке отступления, — эта улица
выглядела сейчас настолько чужой, что слезы подступили к глазам Скарлетт.
Хотя немало новых зданий выросло за год, истекший с той
поры, как солдаты Шермана покинули горящий город, а конфедераты вернулись, у
Пяти Углов все еще были пустые участки, где среди мусора, сухостоя и сорняков
высились горы битого, опаленного огнем кирпича. Кое-где, правда, сохранились
остатки домов, которые она помнила, — кирпичные стены без крыш, зияющие
пустотой оконные проемы, сквозь которые глядел серый свет дня, одиноко торчащие
трубы. Время от времени взгляд Скарлетт с удовольствием обнаруживал знакомый
магазинчик, более или менее уцелевший от снарядов и огня и теперь
восстановленный, — новая кирпичная кладка ярко-красным пятном выделялась
на почерневших старых стенах. С фасадов новых магазинов, из окон новых контор
ее приветствовали имена людей, которых она знала, но куда чаще встречались
имена незнакомые — десятки неизвестных врачей, адвокатов, торговцев хлопком.
Когда-то она знала почти всех в Атланте, и вид такого множества неизвестных
имен нагнал на нее уныние. Но она тут же воспряла духом при виде новых зданий,
выросших вдоль улицы.
Десятки новых зданий, и среди них — даже трехэтажные!
Повсюду шло строительство: глядя вдоль улицы и пытаясь привыкнуть к виду новой
Атланты, Скарлетт слышала столь приятный уху стук молотков и визг пил, видела
леса и людей, карабкавшихся вверх по лестницам с грузом кирпича на плечах. Она
смотрела на любимую улицу, и глаза ее наполнялись слезами.
«Они сожгли тебя, — думала она, — и ты лежала в
развалинах. Но стереть тебя с лица земли они не смогли. Нет, не смогли. И ты
вновь поднимешься, такая же широкая и нарядная, как была когда-то!» Шагая по
Персиковой улице в сопровождении Мамушки, семенившей рядом вперевалку, Скарлетт
обнаружила, что народу на тротуарах ничуть не меньше, чем во время войны, что
жизнь кипит и бурлит в этом возрождающемся городе, и кровь закипела в ее жилах
— как тогда, давно, когда она впервые приехала к тете Питти. Казалось, ничуть
не меньше повозок подскакивало и подпрыгивало на грязных рытвинах и ухабах —
только не было среди них санитарных фургонов с конфедератами, — и ничуть
не меньше лошадей и мулов было привязано к столбам у деревянных навесов над входом
в магазины. Однако лица людей, заполнявших тротуары, были столь же непривычны
для Скарлетт, как и большинство фамилий на вывесках, — это были люди
новые: неотесанные грубые мужчины, безвкусно одетые женщины. И черным-черно от
негров — они стояли без дела, подпирая стены, или сидели на краю тротуара,
глядя на проезжавшие мимо коляски с наивным любопытством детей, впервые
попавших в цирк.
— Вот они, наши вольные ниггеры, — фыркнула
Мамушка. — Понаехали из деревень — должно, в жизни и коляски-то не видали.
А уж до чего рожи нахальные.
И в самом деле нахальные, подумала Скарлетт, ибо они
беззастенчиво разглядывали ее; впрочем, она тотчас забыла о них, вновь
потрясенная обилием синих мундиров. Город был полон солдат-янки: пешие,
верхами, в армейских фургонах, они были всюду — слонялись без дела по улицам,
выходили пошатываясь из салунов. «Никогда я не привыкну к их виду, —
подумала Скарлетт, сжимая кулаки. — Никогда!» И бросила через плечо:
— Поторопись-ка, Мамушка, давай выбираться из толпы.
— Вот только уберу с дороги это черное отродье, —
громко заявила Мамушка и так замахнулась саквояжем на чернокожего паренька,
лениво вышагивавшего перед ней, что он отскочил в сторону. — Не нравится
мне этот город, мисс Скарлетт. Слишком в нем много янки и всякой вольной
шушеры.
— Конечно, приятнее, где нет такой толпы. Вот пройдем
Пять Углов, сразу лучше станет.
Они осторожно перебрались по скользким камням, специально
брошенным для пешеходов, через грязную Декейтерскую улицу и двинулись дальше по
Персиковой — здесь народу было уже гораздо меньше. Вот они поравнялись с
часовней Уэсли, возле которой Скарлетт, задыхаясь, остановилась в тот день в
1864 году, когда бежала за доктором Мидом, — она взглянула на часовню и
рассмеялась, громко, отрывисто, невесело. Острые, много повидавшие глаза
Мамушки вопросительно, с подозрением посмотрели на нее, но старуха так и не
сумела удовлетворить свое любопытство. А Скарлетт вспомнила, как она боялась, и
презирала себя сейчас за это. Страх прижимал ее тогда к земле, он разъедал ей
внутренности: она была в ужасе от этих янки, в ужасе от предстоящего рождения
Бо. Сейчас она лишь дивилась тому, что была до такой степени напугана —
напугана, как дитя громким шумом. Каким же она была младенцем, если думала, что
янки, пожар, разгром Юга — самое страшное, что ей придется пережить! Какая это
чепуха по сравнению со смертью Эллин и провалами в памяти Джералда, по
сравнению с голодом и холодом, с тяжелой работой и вечным кошмаром
неуверенности в завтрашнем дне. Как просто казалось ей сейчас проявить мужество
перед лицом армии завоевателей и как трудно противостоять опасности, угрожающей
Таре! Нет, ничто ей больше не страшно — ничто, кроме нищеты.
На Персиковой улице появилась закрытая карета, и Скарлетт
стремительно шагнула к краю тротуара, чтобы взглянуть, кто едет, ибо до дома
тети Питти все еще оставалось несколько кварталов. Карета поравнялась с ними, и
они с Мамушкой уже наклонились вперед, а Скарлетт, изобразив на лице улыбку,
готова была окликнуть возницу, как вдруг в окне показалась голова — огненно-рыжая
голова в прелестной меховой шапочке. Обе женщины мгновенно узнали друг друга, и
Скарлетт поспешно шагнула назад. Она успела заметить, как, раздув ноздри,
презрительно фыркнула Красотка Уотлинг, прежде чем исчезнуть за занавесками.
Любопытно, что первым знакомым лицом, которое увидела Скарлетт, было лицо
Красотки.
