Она считала, что погода как бы отражает то, что происходит с пациентами, когда они переступают порог ее дома. Подавленные эмоции, подчас очень мучительные, освобождаются в этой целительной обстановке. Перемена погоды несет в себе скрытый смысл, понятный только ей одной.
«Добро пожаловать в мое ненастье. А теперь давайте поговорим о вашем».
Она придерживалась такого подхода и в своей врачебной практике, и в своих выступлениях по радио и телевидению. Она объясняла своим пациентам и слушателям, что человеческие эмоции сродни погодным катаклизмам. Любая гроза не происходит просто так. Все имеет свои причины. Разговоры о погоде не казались ей пустыми и банальными.
– Я замечаю у вас особое выражение лица, – сообщила она Пациенту, сидя в кожаном кресле в своей уютной гостиной. – Оно появилось, когда кончился дождь.
– Да нет у меня никакого особого выражения.
– Интересно, что оно появляется, когда кончается дождь. Не тогда, когда он начинается или расходится, а только после его прекращения, как это произошло сейчас.
– Ничего особенного мое лицо не выражает.
– Теперь, когда дождь кончился, оно снова появилось на вашем лице, – повторила доктор Селф. – Такое же, как тогда, когда наши беседы подходят к концу.
– Ничего подобного.
– Уверяю вас, это так.
– Я плачу триста долларов за час не для того, чтобы разговаривать о дожде. С лицом у меня все в порядке.
– Пит, я просто говорю, что вижу.
– Никакого особого выражения у меня не появляется, – продолжал настаивать Пит Марино, сидя напротив нее в откидывающемся кресле. – Все это чушь собачья. Какое мне дело до грозы? Я их столько перевидал за жизнь. Все-таки не в пустыне вырос.
Она изучающе посмотрела на него. Довольно привлекательное, хотя и несколько грубоватое лицо настоящего мужчины. Темно-серые глаза, спрятанные за стеклами очков в тонкой оправе. Его лысина, белеющая в мягком свете лампы, чем-то напомнила ей темечко новорожденного. А массивная круглая голова представлялась мягким задом, который так и тянет отшлепать.
– Мне кажется, мы должны доверять друг другу, – проворковала доктор Селф.
Он сердито посмотрел на нее.
– Пит, почему вы не хотите сказать, как на вас действует окончание дождя? Ведь оно на вас действует? Я абсолютно в этом уверена. И выражение лица у вас при этом меняется. Уверяю вас. Оно и сейчас у вас особенное.
Марино дотронулся долина, словно это была маска или что-то ему не принадлежащее.
– Лицо у меня совершенно нормальное. Ничего особенного в нем нет. Ничего. – Он постучал по квадратной челюсти и высокому лбу. – Будь у меня что-то не так, я бы об этом знал. Лицо как лицо, ничего необычного.
Последние несколько минут они молчали. Скарпетта подвозила Джо к стоянке полицейского управления Голливуда, где стоял его красный «корвет», с облегчением думая, что на сегодня их общение закончилось.
– Я говорил вам, что получил разрешение на подводное плавание, – вдруг спросил он.
– Поздравляю, – равнодушно ответила Скарпетта.
– Я покупаю дом на Каймановых островах. Точнее, мы покупаем его с моей подругой. У нее больше денег. Как вам это нравится? Я дипломированный врач, а она всего лишь помощник юриста, а зарабатывает больше меня.
– Вот уж не предполагала, что вы занялись судебной медициной ради денег.
– Но и не ради того, чтобы нищенствовать.
– Тогда, Джо, вам лучше выбрать себе другое занятие.
– Вы, похоже, готовы довольствоваться малым.
Машина остановилась на светофоре. Скарпетта почувствовала, что Джо смотрит на нее в упор.
– Поди неплохо иметь племянницу, богатую, как Билл Гейтс, и дружка из состоятельной семейки, – обронил он.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Скарпетта. Она вдруг вспомнила историю с инсценировками.
– Хорошо пренебрегать деньгами, когда их у тебя много. Особенно если они незаработанные.
– Вообще-то мои финансы вас совершенно не касаются, но могу сказать, что если работать так долго и успешно, как это делала я, то можно рассчитывать на приличные деньги.
– Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «приличные».
Скарпетта вспомнила, как впечатляюще выглядела анкета Джо. Когда он подал документы в академию, она ожидала, что он станет одним из лучших ее сотрудников. Как могла она так ошибаться?
– Из вашей компании никто не бедствует, – ехидно заметил Джо. – Даже Марино зарабатывает больше, чем я.
– Откуда вы знаете, сколько он зарабатывает?
Впереди появилось здание полицейского управления Голливуда. Это был четырехэтажный дом, стоявший так близко от площадки для игры в гольф, что перелетавшие через забор мячи нередко ударялись в полицейские машины. Скарпетта заметила на стоянке красный «корвет» Джо. Он был задвинут в самый дальний угол, чтобы ничто не могло повредить его драгоценную поверхность.
– Здесь все знают о чужих доходах.
– Не уверена.
– В такой небольшой конторе вряд ли можно сохранить что-нибудь в секрете.
– Академия не так уж мала, и здесь не принято разглашать конфиденциальную информацию. Такую, например, как размер зарплат.
– Мне должны платить больше. Марино не врач. У него всего лишь среднее образование, а денег он гребет больше меня. Люси только корчит из себя секретного агента со всеми своими «феррари», вертолетами, самолетами и мотоциклами. Откуда только деньги на всю эту роскошь? Ну как же, она большая шишка, суперагент. Сплошной гонор, на всех смотрит свысока. Неудивительно, что студенты терпеть ее не могут.
Остановив машину рядом с красным «корветом», Скарпетта повернула к нему непроницаемое лицо.
– Джо, вам остался один месяц. Надеюсь, мы как-нибудь друг друга потерпим.
По мнению доктора Селф, причина жизненных трудностей Марино заключалась в том выражении, которое носило в данный момент его лицо.
То, что выражение это было скрыто от непосвященных, только ухудшало дело, хотя состояние пациента и так было близко к критическому. Жаль, что он так упорно скрывал свои тайные страхи, ненависть, одиночество, сексуальную неудовлетворенность, нетерпимость и другие негативные факторы. Хотя она сразу заметила его сжатые губы и напряженность во взгляде, другие вряд ли обращали внимания на такие мелочи. Но подсознательно они это чувствовали и реагировали соответствующим образом.
Марино часто грубили, обманывали, бросали и предавали. В ответ он становился агрессивным. На своем нелегком и опасном поприще ему пришлось убить нескольких человек. Те, кто имел неосторожность его задеть, получали отпор, которого вряд ли могли ожидать. Однако Марино видел все в другом свете. Ему казалось, что к нему плохо относятся без всякой видимой причины. Эту враждебность он относил на счет рода своих занятий. Большинство его проблем было связано с предубеждениями, потому что он был родом из Нью-Джерси и вырос в бедной семье. Он часто повторял, что не понимает, почему люди так дерьмово к нему относятся.
