И женские глаза – все на него. В женских глазах больше ярости. В них горит та всесокрушающая злость, которая переполняет благородную даму в момент, когда ее застали в чужой постели, когда с нее внезапно и решительно сорвали одеяло. Не поздоровится разоблачителю! Руди в женские глаза смотрит, в глаза фрейлин императорского дома, танцовщиц и певиц венской оперы и балета, актрис императорских театров, наставниц юношества, поборниц женского равноправия, пламенных революционерок и обыкновенных великосветских шлюх.
8
Это совсем не так просто – шедевр на аукцион выставить. Длинный дядька с молотком рот себе ладонью зажал, и сквозь ладонь смех прорвался неприличным туалетным звуком: прр-у-у-у.
– Иди ты, красавица, с таким шедевром знаешь куда?
– Да это же русский суперавангард.
А в ответ ей – те же неприличные звуки зажимаемого ладонями смеха. Только во множественном числе. В подсобном помещении, где шедевры перед выносом в зал держат, сбегаются к русскому чуду служители и охрана. Каждый смехом давится. Каждый друзей скликает.
– Месье длинный, а почему бы смеха ради не выставить? Пусть парижская толпа тоже повеселится. Вам же реклама. Почему бы под занавес публику шуткой не повеселить? И журналистов.
– Нет, мадемуазель, иди-ка ты со своими шутками. У нас серьезное место. У нас самые богатые люди мира полотна Рафаэля покупают.
И тогда решилась Настя.
В каждом деле, в каждом начинании резерв быть должен. На войне – резерв снарядов. На корабле кругосветном – резерв воды питьевой. У банкира – резерв денег где-то припрятан должен быть. Мало ли что?
Заложила Настя все ордена. А княжеского Георгия припасла.
Резерв. Сгодился.
– Ладно, – говорит длинному. – Если не продашь мою картину по хорошей цене, заберешь себе.
И крестик золотой подает. Знал длинный распорядитель цену офицерскому Георгию. Прикинул на руке. Тяжел. Хорошее золотишко. Главное, чтобы белая эмаль на лучах креста не повреждена была. А она блестит, сверкает, вроде сегодня утром сей крест из мастерской Фаберже вышел. Посрединке в кружочке красном должен быть Георгий, змия разящий. Только нет Георгия. Вместо него – черный орелик двоеголовый. На золотом поле. Это Георгий не для христиан, а для иноверцев, так сказать, Георгий без Георгия. Георгий с ореликом. Знает длинный цену офицерскому Георгию. Знает цену Георгию для иноверцев. Редкая штука. В десять раз дороже обыкновенного. Подбросил на ладони. Поймал. И исчез Георгий в его ладони, как в ладони фокусника. Усмехнулся длинный:
– Ладно, потешим публику. Выставим твою мазню.
9
– Нужны компроматы на Берия. На Завенягина. На Серебрянского. На Холованова.
Машет Ежов Николай Иванович головой: на всех есть.
– У меня и на Мессера есть.
Озадачилась золотозубая Катерина: а вот этого ей не приказывали требовать.
10
Набит зал. Элегантные мужчины. Женщины в шляпах. Шелка. Меха. Забавные лисьи мордочки с янтарными глазами на роскошных плечах сиятельных дам.
– Карета миниатюрная, золото, сапфиры, рубины и бриллианты. Фаберже. 1909 год. Подарок наследнику престола царевичу Алексею…
– Сто тысяч!
– Сто десять!
– Сто двадцать!
Пьянит аромат дорогих духов. Сквозь пышную толпу ужами ползучими скользят дельцы-проходимцы. Перемигиваются.
– Табакерка золотая. Общий вес бриллиантов – три и шесть карата. Фаберже. 1906. Принадлежала великому князю…
– Семьдесят тысяч!
– Восемьдесят!
Стюард бесшумно плывет по проходу. Перчатки белые, шелковые. В серебряном ведерочке бутыль драгоценная. Счастливому покупателю – от дирекции с наилучшими пожеланиями.
– Шишкин. «Дубовая роща».
На балконе – зеваки. На балконе – бывшие. Бывшие аристократы русские. Бывшие помещики. Бывшие предводители дворянства. Месяц назад продал один Шишкина за тысячу франков. Сегодня кто-то перепродает того же Шишкина за сто восемьдесят тысяч.
– Орден Андрея Первозванного. Последняя четверть восемнадцатого века. Работа неизвестного мастера. Предположительно, Осипов. Общий вес бриллиантов…
У дверей – молчаливая охрана. У хранилища сокровищ – тоже.
– Репин! Маковский! Серов!
– Сорок пять тысяч, раз… Сорок пять тысяч, два…
Стучит молоток. Служитель в белых перчатках с поклоном представляет картину элегантному господину: Айвазовский. Элегантный рассматривает два мгновения в монокль. Кивает. Служитель с поклоном отходит. Еще кивок. Пожилая дама желает в последний раз оценить картину.
– Пожалуйста, мадам.
Взлетают цены, стучит молоток.
– Русский суперавангард. Картина Анастасии Стрелецкой «Вторая мировая война»…
11
И еще слух по Москве: Мессер невидимый между нами бродит. Если кто вздумает товарища Сталина убить, у того голова лопнет.
12
Синим шелком занавешенную картину выносят из хранилища и устанавливают на возвышении. Разговоры гаснут. Тишина. Два служителя, как бы не сговариваясь, по какому-то им одним известному знаку разом сдернули шелк. И зал замер.
Такого Париж не видел.
По серому холсту – две красные полосы. Одна над другой. А поперек, перечеркивая их, две черные.
Ошалел зал, обезумел. Такого не было.
И вдруг взорвало почтеннейшую публику. Вдруг затопали, засвистели. Вдруг заржали, заголосили, завизжали. Ах, до чего же французский народ умен и находчив! Под самый занавес хозяева аукциона решили шуткой гостей повеселить. Шутка удалась. Почтеннейшая публика сползает с кресел. Смех заразителен. Смеховая индукция иногда поражает сразу всех. Это и случилось. Люди валятся под мягкие плюшевые кресла, слезы смеха душат, смех – до икоты, до нервного вздрагивания. Смех может быть убийственным. Смех может довести до смерти. Это опасно! Можно захлебнуться смехом, как водой Ниагарского водопада. И в этой ситуации служители в белых перчатках должны бы разносить воду со льдом, которая одна только и может успокоить смеющихся. Но не могут служители спасать почтеннейшую публику от смеха – они сами по полу катаются. И возопил элегантный:
– За такую картину я не дам франка, а десять су – самая ей цена!
– Помилуйте, – вырываясь из давящего смеха, возразил длинный с молотком, – десять су надо отдать за раму да тридцать за холст, если за картину вы платите десять су, то получается целых полфранка.
И снова волна смеха навалилась, народ поприжала, всех голоса лишив.
– Итак, цена предложена. Медам, медемуазель, месье! Полфранка, раз… полфранка, два.
– Даю франк! Повешу эту картину в своем сортире!
