Вот и сейчас прет «Амурлес» в братскую фашистскую Италию, считается, что нет никого на корабле, кроме команды. Проверяй от киля до клотика, никого не найдешь. Правда, капитан в случае проверки обязан все возможное сделать, чтобы в коридор «А» проверяющие попали бы в самую последнюю очередь. А лучше, чтобы вообще туда не попали. Дверь туда хоть и тяжелая, но малозаметная, в глаза не бросается. Сегодня капитан Саша Юрин нутром чувствует: проверок не предвидится, а пассажиры есть. И не только нутром знает. Снабжение пресной водой там автономное. Но горячая вода от общего котла туда идет. Магистраль – под полом каюты капитанской. Вот на ту магистраль тепловую Саша Юрин любопытства ради водяной счетчик привертел. Мало ли в капитанской каюте каких приборов нет: тут тебе и хронометры, и еще какие-то штуки с циферблатами и стрелками, которым нам, людям сухопутным, никогда применения не придумать. Среди всяких приборов и та стекляшка с цифрами. Мало ли зачем? Только знает капитан Юрин: кто-то расходует воду горячую в коридоре «А». Интенсивно расходует. Пусть расходует – кипятильников на «Амурлесе» хватит на две дивизии. Но по расходу воды горячей капитан Саша Юрин всегда, пусть и приблизительно, прикинуть может, сколько их там, пассажиров. На этот раз, судя по показаниям счетчика, много их. Видимо, полностью каюты заняты. Шесть кают по двое: двенадцать. А может, они там по очереди спят? Тогда их, может быть, даже и двадцать четыре. И тридцать шесть.
Куда же они прячутся, когда полиция рыщет? Явно, не под матрасы.
5
Перед отходом «Амурлеса» из Архангельска последняя проверка нагрянула. Погранцы у нас бдительные. Весь корабль обшарили до погрузки. Потом во время погрузки каждую связку бревен осмотреть надо. Мало ли что? Лес на экспорт миллионами кубов идет, так шутники-лесорубы оттяпают на лесоповале кисть суке какой-нибудь и в штабель ее или в бревен связку, с записочкой: «Протягиваем руку дружбы угнетенным пролетариям буржуазного мира. Привет от комсомольцев-добровольцев 32-го лаготделения Усть-Вымьлага». А то могут и голову вложить. Пилою отпиленную. У них ума хватит. Потому – контроль и еще раз контроль. Чтобы снова не оконфузиться перед братьями по классу. Потому еще и перед отходом общая проверка корабля. Это уже на золотишко и всякие такие штучки проверка. А чтобы матросики работе погранцев не мешали – общее собрание экипажу. Тема: «Советский матрос в буржуазном порту – полномочный представитель Родины мирового пролетариата».
– Вот я вопрос, товарищи, ставлю: достаточно ли велика группа из пяти человек? Увидел в чужом порту достопримечательность, поделиться с друзьями хочется, а в группе всего пять человек. Так и получается, что интересное мимо многих проходит. Предлагаю ходить в чужих портах не по пять человек, а по десять! Чтобы впечатлением сразу со многими делиться!
– По пятнадцать!
– По двадцать!
– А давайте, товарищи, дурака не валять! На чем цифры основаны? Десять, пятнадцать, двадцать? Ни на чем. Субъективизм чистой воды. Уж если и ходить вместе, так всем экипажем. Кто за это предложение?
Выражение на лицах матерное, но приняли единогласно.
– А еще, товарищи, почему бы по возвращении в родной порт нашу инициативу не распространить и на весь торговый флот Советского Союза? Представляете, как нас матросы с других кораблей за такую инициативу любить будут?
Каждый в экипаже представляет, как за такую инициативу их на всех судах дальнего плавания и во всех портовых кабаках полюбят. Однако делать нечего – единогласно одобрили.
Но энтузиазм масс неисчерпаем, инициатива снизу неиссякаема:
– А в каждом ли вражеском порту советскому моряку на берег сходить следует? Вот в прошлый раз мы в Александрии были. Есть ли в Александрии ленинские места? Бывал ли товарищ Ленин в Александрии? Черт его знает. Значит, не бывал. Значит, нет там таких мест. Так на что же нам в той Александрии смотреть, на что любоваться? Не на что там смотреть. Был там маяк александрийский, и тот поломался. Отсталая капиталистическая техника так загнила, что все у них валится и рушится. У нас в Архангельске маяк уже три года стоит и не валится. Его отремонтировать, так он и еще столько же простоит. А у них, буржуев, маяк сразу и завалился.
– Может, его никогда и не было там!
– Правильно!
– Или вот мы в Неаполь идем…
Притих экипаж, насторожился…
– А бывал ли товарищ Ленин в Неаполе? Нет у нас таких сведений. Значит, не бывал. Так на что же нам тогда в том Неаполе, извините, любоваться? Его и так видно, Неаполь, через иллюминатор бортовой…
– Правильно!
– Нечего нам, людям советским, по всяким Неаполям шляться!
Психология толпы везде одинакова. В толпе люди творят то, чего никто в отдельности никогда не совершил бы. Не мы одни. В ночь на 4 августа 1789 года французская аристократия в едином порыве отказалась от всех своих привилегий. Добровольный отказ не повлек за собою вспышки любви народной. Наоборот, на аристократию обрушился обвал унижений, притеснений и насмешек. Притеснения множились и скоро вылились в конфискацию имущества, в изгнание, в падение монархии. И многие из тех, кто бежать не успел, поднялись вскоре на кровавые доски высокого помоста на площади Согласия. За аристократией под ножи матушки Гильотины пошли полицейские и чиновники, матросы и офицеры, печники и лавочники, булочники и колбасники, воры и проститутки, крестьяне и грузчики – все те, кто вчера ревел от восторга, когда публично рубили голову королевскую. И полетели головы в корзины. Кто бы мог подумать, что срезанные головы не умирают сразу? Кто мог предположить, что головы могут еще ругаться, шипя, что могут кусаться? Кто знал, что раз в неделю придется менять корзины для сбора голов? Головы отрезанные имеют странную тягу пожить еще самую малость и этим презренным миром любоваться.
Всего этого предвидеть в деталях было нельзя. Но можно было предполагать, что отказ от привилегий завершится чем-то ужасным. И это аристократы предвидели. И это знали. И ни один не мог потом объяснить, зачем надо было делать самоубийственный шаг. Ни один из тех, кто с восторгом отрекался от привилегий, не сделал бы этого, если был бы один. Каждый в отдельности – против, все вместе – за.
Как у нас на общем собрании.
6
Шумит собрание, ревет экипаж, новых ограничений сам для себя требует.
Капитан Саша Юрин инициативу народных масс одобряет. Ему-то это выгодно, а то сбежит матросик в каком-нибудь Неаполе, а кого на лесоповал дернут? Правильно, капитана. И еще многих. Так что лучше на берег в портах чужих команде не сходить. А капитан всегда отлучиться может. По делам. Интересно, как пассажиры тайные корабль покидают? И где? И как на него попадают? Еще один момент непонятен капитану: во время нашествий таможенников и вражеской полиции тайные пассажиры из коридора «А» явно уходят в какой-то тайник, который еще при проектировании предусмотрен, при строительстве сработан добротно, как у нас иногда умеют. Но почему бы в момент, когда полиция и таможенники поднимаются на борт, не предусмотреть простую совсем процедуру? Почему бы капитану из своей каюты в переговорную трубу, ни к кому персонально не обращаясь, не сказать бы: «Атас!» Неужто капитану этого доверить нельзя? Одно словечко в трубу бросить, а пассажирам – больше времени за собой убрать, в тайник спрятаться… Им же спокойнее. И безопасности больше…
