Диафеб набросил на колени Тиранта плащ, чтобы скрыть рану. И Тирант, морщась и едва удерживаясь в седле, вместе с Ипполитом поехал к городским воротам.
Стражи, разумеется, сразу узнали севастократора и поинтересовались, куда он направляется в такой поздний час. Тот ответил, стараясь сделать так, чтобы голос у него не дрожал, что едет в замок Бельэстар посмотреть лошадей.
— Нам скоро возвращаться к Бельпучу, где засел Великий Турок, — объяснил севастократор, — а в Бельэстар недавно доставили новых лошадей для императорских войск; я должен их проведать и проследить за тем, чтобы все было готово к отъезду.
Вся Византия уже знала об обыкновении севастократора разъезжать по ночам и целыми сутками не сходить с коня и не снимать доспехов; поэтому никого особенно не удивила эта ночная поездка к лошадям.
Они отъехали от Константинополя на несколько шагов, когда Тирант зашатался в седле и, чтобы не упасть, схватился за гриву лошади.
— Сядьте прямо, мой господин, — взмолился Ипполит, — нас еще видят со стен города.
— Чума на ваши стены, — простонал Тирант, — почему они такие высокие! И как это стражники видят нас в темноте?
— Есть такие люди, для которых ночная тьма не помеха, — возразил Ипполит. — Разве вы не из их числа?
— А разве таких людей много?
— Больше, чем хотелось бы. Ради нашей безопасности и ради безопасности принцессы вы должны терпеть.
Последний довод убедил Тиранта лучше, чем все остальные, и он, покачиваясь и постанывая сквозь зубы, проехал еще с полмили, прежде чем остановиться.
Остановился и Ипполит. Тирант упал лицом на шею своей терпеливой лошадки и закричал:
— Скорей, Ипполит! Скачите во весь опор, приведите ко мне лекарей, каких найдете, и не задерживайтесь ни на мгновение, потому что я умираю.
Ипполит помог ему сойти с лошади и приготовил для него ложе из седла И конской попоны, а когда севастократор улегся, закутал собольей накидкой.
— Да благословит вас Господь Бог, — сказал Ипполит, — терпите, ваша милость, а я скоро вернусь.
И он ускакал, оставив Тиранта в таком глухом одиночестве, какого тот не испытывал никогда за всю жизнь.
* * *
Утро приближалось; Тирант, лежащий на земле, весь был покрыт росой. От утренних капель серебрились и седло, на котором покоилась голова севастократора, и трава, и соболья накидка.
Лекарь ехал в повозке, а нетерпеливый Ипполит то вырывался вперед, то возвращался к своему спутнику и упрашивал его двигаться быстрее.
— Может так статься, что мы вообще не застанем севастократора в живых!
Лекарь, вырванный из объятий сладкого сна и брошенный волей судьбы и императора на ночную дорогу, испытывал определенное неудовольствие и ничего так на свете не желал, как вновь очутиться в своей постели. Но по ряду обстоятельств это было пока невозможно.
— Скорей! — умолял Ипполит. — Он страдает от невыносимой боли.
Они увидели ту самую лошадку, что доставила Тиранта к месту его «падения»: животное преспокойно паслось возле спящего хозяина. Заслышав стук копыт и грохот колес, лошадка подняла голову и с легким интересом уставилась на вновь прибывших.
Ипполит спешился и бросился к неподвижно лежащему Тиранту:
— Вы живы, ваша милость?
Тирант заснул лишь час назад, так донимала его боль. Он не сразу очнулся, но, когда Ипполит неловко задел его ногу, вдруг разразился громкими воплями и стонами, так что юный рыцарь из Малвеи даже отпрыгнул в сторону — от неожиданности и страха.
— Чума на ваши кости, Ипполит! Разве вы не видите, что причиняете мне сильные страдания?
Ипполит, смущенный, отошел в сторону и только пробормотал в свое оправдание:
— Я доставил лекаря.
Лекарь выбрался из повозки. Первое существо, с которым он встретился взглядом, была оклеветанная лошадь. Она рассматривала лекаря большими внимательными глазами, и никакой вины в них не было заметно.
Лекарь хмыкнул:
— Именно эта лошадь сбросила севастократора?
— Да, — коротко ответил Ипполит. И, видя, что лекарь сильно сомневается в его словах, прибавил: — Даже с самыми спокойными животными случаются необъяснимые приступы гнева. И все это оттого, что человек грешен и потому утратил первозданную власть над другими живыми существами, какую имел Адам в раю.
— Стало быть, сильно нагрешил наш севастократор, если такая смирная лошадка против него взбунтовалась, — только и молвил на это лекарь, опускаясь возле Тиранта на колени и сдергивая с него соболью накидку.
Сломанная нога выглядела ужасно и казалась не человечьей конечностью, а каким-то жутким недоразумением, одним из тех, какими полнится ад.
— Держите его голову и плечи, сеньор, — приказал лекарь Ипполиту. — Я должен привязать к сломанной ноге прямые палки, чтобы при перевозке не случилось худшего. А худшее может быть в том случае, если сломанные кости в ране совсем разболтаются, проткнут мясо и жилы, разорвут мышцы, и нога совсем отвалится.
Выслушав такое наставление, Ипполит схватил Тиранта за руки и сильно сжал их. Лекарь тем временем начал привязывать к раненой ноге специально приготовленные палки. Тирант рычал и отбивался с такой силой, какую трудно было предположить в раненом, и при этом осыпал проклятиями и Ипполита, и лекаря. Однако ни тот, ни другой не обращали на это внимания.
Наконец работа лекаря была закончена, и Тиранта перенесли в повозку. Севастократор больше не кричал и не стонал, но тихонько цедил сквозь зубы какой-то тонкий, ни с чем не сообразный звук.
— Тише, — прошептал некто, бывший в повозке.
Тирант так удивился, что проглотил свой жалкий полустон и некоторое время безмолвствовал. Тот, второй, что находился в повозке, носил капюшон, почти полностью скрывавший его лицо, если не считать подбородка. Подбородок этот был юношеский, округлый, с маленькой мягкой ямочкой, так что Тиранту вдруг показалось, что перед ним женщина.
Но скоро он убедился в своей ошибке: голос человека в капюшоне принадлежал мужчине, хоть и очень молодому.
— Любовь меня погубила, — сказал ему Тирант. — Смотри и запоминай: тот, кто живет во грехах, сам творит собственную смерть. Если бы я не поддался соблазну и не забрался в постель к той, которая не стала еще моей супругой, мне не пришлось бы прыгать с крыши, я не сломал бы ногу и не страдал бы так ужасно.
— Любовь продлила твою жизнь, — возразил неизвестный.
— Как это? — удивился Тирант.
— Возможно, ты должен был умереть раньше… — сказал незнакомец. — Намного раньше. Только любовь охраняла тебя все это время, потому что любовь благословенна Господом.
— Но я люблю мою госпожу земной и грешной любовью! — сказал Тирант горячо. — Теперь я понял это, и одному Богу известно, как сильно я раскаиваюсь.
