Сходным образом, но только без короны и чуть менее богато, были снаряжены и шесть сопровождавших ее девиц. Коннетаблем войска принцесса назначила Эстефанию. Еще одна девица исполняла обязанности герольдмейстера. Крепкая дама с пикой в руке получила титул главного альгвасила. За нею на рослом жеребце ехала пригожая девица с широкими, как у мужчины, плечами; ее именовали знаменосцем. На штандарте, который она несла, красовались вышитый золотом цветок, который в Византии среди простонародья назывался «любовь-стоит-любви», и девиз Кармезины — «Только не для меня». И даже почтенная нянька принцессы — Заскучавшая Вдова обрела теперь воинскую должность и сделалась королевским оруженосцем.
Вслед за этими семью роскошно одетыми девицами и дамами ехало еще пятьдесят, одетых в обычные платья из тяжелого бархата с меховой оторочкой. Их принадлежность к войску принцессы была отмечена лишь кожаными кирасами, надетыми вместо лифа. Искусно выделанные медные бляхи с различными изображениями — охотящейся цапли, совы, зайца с прижатыми углами — составляли на этих кирасах затейливые узоры.
Все это сверкало и переливалось под солнцем, так что казалось, будто перламутровая раковина раскрыла створки и добровольно явила миру несколько ярких жемчужин.
Вот такое воинство присоединилось к отряду императора и вместе с ним направилось прямо к реке Трансимено, туда, где Тирант вел сражения с Великим Турком.
Путешествие длилось больше двух дней. Сперва оно проходило по краям мирным, никак не затронутым войной. Принцесса и ее спутницы улыбались друг другу и всему миру, переглядывались и переговаривались на разные незначительные темы, которые со стороны могли показаться очень значительными, если не знать, о чем думала каждая из них. А думали они о том, что скоро увидят своих возлюбленных и смогут оказать им какую-нибудь великую милость — например, подарить лоскут ткани, вырезанный из нижней рубахи, или ленточку.
Эта игра тайных мыслей и явных слов как бы щекотала девиц изнутри, отчего они делались румяными.
Император был хмур и погружен в раздумья о захваченных турками землях и о том, как много еще предстоит сделать севастократору. Но поскольку император ехал во главе всего своего войска, то лица его никто не видел и, таким образом, никто не знал, насколько измучен заботами государь.
Через день начались земли, покусанные войной, хотя и не совершенно выжженные: то тут, то там встречались вытоптанные поля или сгоревшие дома, а иногда на обочине показывались оборванные люди. Заметив армию, они спешили скрыться.
При виде какого-нибудь городка или селения принцесса и ее дамы принимались трубить в рога и бить в маленькие барабанчики, которые младшие придворные дамы крепили к поясам; подобным способом они оповещали местных жителей о своем приближении.
Тогда ворота раскрывались и навстречу императору и принцессе выходили горожане. Они низко кланялись и целовали государю туфлю, и если он видел, что городок пострадал от набегов (а таковых становилось все больше и больше по мере продвижения навстречу Великому Турку), то приказывал выдать городскому совету сотню золотых дукатов.
Принцесса же раздавала милостыню от себя и вкладывала в протянутые к ней руки монеты без счета.
Так они двигались по дорогам империи. Они многое видели и складывали увиденное в сердце, пока наконец Кармезина не почувствовала, что сердце ее переполнено.
— Мое средоточие пылает от боли, — сказала она верной Эстефании, — и я хочу только одного: увидеть Тиранта. Потому что знаю наверняка: меня исцелит лишь взгляд на него, и ничто иное. Клянусь не поднимать взора, покуда его не встречу!
С этими словами она опустила веки и завязала себе глаза длинным шарфом, а Эстефания взяла ее лошадь под уздцы и повела за собой.
Это было проделано вовремя, потому что император и его спутники уже приближались к местам недавних сражений. За минувшие дни тела умерших успели убрать, и там, где они были погребены, почва вздулась и вся пошла пузырями. Вся трава вокруг была вытоптана и выжжена, а черные пятна от кострищ зияли язвами, ибо в том месте, где находился турецкий лагерь, огонь проел землю почти до самой ее сердцевины.
— Каким печальным может быть поле битвы, — произнес, император, — даже если на нем была одержана победа!
Кармезина услышала эти слова, и слезы потекли из-под ее повязки по щекам.
Затем они поехали по берегу реки Трансимено, и вскоре впереди вырос замок Малвеи. Императору он показался поднявшимся из недр земных наростом: как будто некий герой, спасаясь от врагов, бросил у себя за спиной волшебный камень, и камень этот обернулся неприступной скалой. Эстефании же почудилось, будто она видит впереди застывшего великана. Но большинство думало, что скала Малвеи упала с неба и этим объясняется то обстоятельство, что турки до сих пор не смогли взять замок.
— Приободритесь, сеньора! — обратилась Эстефания к принцессе. — Мы добрались до замка Малвеи; скоро мы будем в лагере севастократора.
— Где? — вскрикнула принцесса и сорвала с глаз повязку.
Она так долго не видела вокруг себя ничего, что в первое мгновение ей показалось, будто она только что родилась на свет — таким все было новым, первозданным. Каждую мелочь, каждый оттенок цвета, каждый солнечный блик она различала с особенной остротой. Такое случается лишь с теми, кто внезапно прозрел благодаря чуду.
Принцесса видела до самого горизонта равнину и молчаливую реку с темно-синими водами; черный замок Малвеи тянулся к небесам всеми своими башнями, и сурово взирали на него небеса. Мир, представший перед Кармезиной, был огромен и наполнен самыми разными вещами. И только Тиранта не было сейчас в этом мире.
Отраженный в слезах принцессы, мир задрожал и вдруг обрушился, пролился из глаз, на мгновение перестав существовать.
— Где он? — спросила Кармезина.
— Мы приближаемся к лагерю севастократора, принцесса, — ответила Эстефания. — Вот я и подумала: лучше бы вам заранее снять повязку, не то Бог знает что о вас могут подумать! Решат, что с вами приключилась какая-нибудь глазная болезнь, а это было бы постыдно.
— Я больна от любви, — сказала Кармезина. — Но вы правы, верный друг, об этом лучше не знать посторонним людям.
И она приказала своему перламутровому воинству трубить в рога и стучать в барабанчики.
* * *
Лагерь Тиранта оказался почти пуст: императора и его свиту встретили лишь пажи, которым севастократор приказал оставаться на месте, да еще несколько десятков раненых, не способных сесть на коней. Государь и Кармезина бок о бок поехали через лагерь, с интересом и волнением осматриваясь по сторонам. Они видели костры и палатки, загон для лошадей и то место, где содержались раненые.
Сопровождавший их паж объяснил:
— Севастократор со всей конницей отбыл нынче в ночь.
— Отведите меня в его палатку, — приказала Кармезина, и это было исполнено.
