Тирант сидел во главе собрания на особом высоком кресле и молча наблюдал за происходящим. Он решил, что позволит высказаться каждому и лишь потом заговорит сам. Этого требовала не только его прирожденная скромность, но и обыкновенный здравый смысл: севастократор никому не хотел навязывать собственного мнения. А кроме того, он надеялся увидеть, кто из византийских сеньоров мыслит с ним сходно, а кто различно.
Когда снаружи зашумели, Тирант насторожился и сжал губы. Многие сеньоры начали оборачиваться и смотреть на занавеси у входа в шатер, ожидая, кто же здесь появится. Тирант поднял руку, призывая всех прервать обсуждение и подождать, пока опять установится порядок.
Наконец занавес был откинут, и в шатер вступил собственной персоной герцог Македонский в сопровождении небольшой свиты. Но ни у кого не было сомнений, что он прибыл во главе изрядного отряда. Да это было и слышно из-за стенок шатра.
Тирант тотчас встал и поклонился вошедшему, признавая в нем близкую родню своего господина императора и желая поэтому выказать ему почтение, которого герцог Македонский совершенно не заслуживал.
В ответ на поклон герцог Македонский небрежно кивнул и уселся на стул, стоявший ближе к выходу, прямо напротив Тиранта, — это место доселе пустовало.
— Итак, как я погляжу, — заговорил герцог Македонский, — вы начали обсуждать вопросы войны и мира, не удосужившись даже оповестить меня об этом.
— Прошу прощения, — возразил Тирант, снова занимая свое место, — но у вашей светлости была возможность ознакомиться с письмом Великого Турка куда раньше, чем у нас.
— И в этом не было ни вашей заслуги, ни моей! — воскликнул герцог Македонский. — Глупый посланник Абдалла — или как там его кличут — перепутал шатры и принял меня за севастократора. Впрочем, говорят, что у себя на родине этот человек считается прозорливцем, так что, вполне возможно, он увидел лишь то, чему надлежало быть и что не свершилось лишь благодаря случайности.
Несколько сеньоров при этой дерзости вздрогнули, как от удара, и рванулись с мест, чтобы дать герцогу Македонскому достойный ответ, но Тирант остановил их быстрым жестом.
— Какое нам дело до видений какого-то турка! — возмутился севастократор. — Клянусь этим моим волосом, — тут он потянул себя за густую темную прядь, — который не упадет с моей головы без Господней воли! Нечестивые видения нечестивых турок не должны сбываться, иначе в христианских землях наступит хаос, и все наши государи лишатся своих тронов, и повсюду воцарятся эмиры да султаны, чего мы допустить не должны!
Герцог Македонский густо покраснел, а Диафеб и еще несколько сеньоров расхохотались.
Дождавшись, чтобы установилась тишина, герцог Македонский заявил:
— Да, мне известно содержание письма. И я считаю, что нам следует принять предложение Великого Турка. Полгода мира! За это время многое можно успеть. Восстановить разрушенные крепости, набрать новых людей в армию, создать запасы хлеба… А если турки предложат нам продлить мир на год, а то и на десять — то и это предложение, по моему разумению, следует принять. Тут и обсуждать нечего.
— Кажется, — мрачным тоном произнес граф де Сен-Жорди, — герцог Македонский взялся судить о том, в чем он дурно разбирается. Один раз он уже вмешался в дело, которое его не касалось, — и вся империя едва не погибла…
— Нет! — Герцог Македонский сильно хлопнул по столу ладонью. — Не следует лгать, господин де Сен-Жорди, это дурно сказывается на цвете глаз и зубов, о чем весьма убедительно пишет один арабский мудрец из Гранады… Это дело касается меня, и притом самым кровным образом, ибо из всех вас я — самый близкий родственник императора. И я говорю вам, кого вы сейчас будете слушать. Не чужака и выскочку, который втерся к его величеству в доверие, — нет, вы послушаете меня и поступите так, как я скажу: вы дадите туркам желанное для них перемирие.
Тут в шатер вбежал Сверчок, держа в руках какое-то маленькое существо. С громким криком он бросил это существо на стол прямо перед герцогом Македонским, после чего, не дав никому опомниться, выскочил вон — только его и видели.
Герцог отшатнулся, потому что на столе у него под самым носом извивалась небольшая змейка.
Диафеб сразу увидел, что змейка эта безобидна. Он протянул руку и схватил ее. Подняв змейку у себя над головой, Диафеб успокоил присутствующих:
— Не стоит бояться! Это всего лишь уж-желтопузик! Он только выглядит страшным, а на самом деле не ядовит.
И Диафеб вынес ужа вон, чтобы выпустить в траву, ибо даже змее не хотел причинять ненужного вреда — Тирант ненавидел бессмысленную жестокость по отношению к любой Божьей твари и не похвалил бы брата за дурное обращение с нею.
Вернувшись в шатер как ни в чем не бывало, Диафеб увидел, что герцог Македонский очень бледен, а Тирант кусает губы, чтобы не рассмеяться. Сеньор Малвеи весело усмехался, да и другие сеньоры тоже пришли в хорошее расположение духа.
При виде Диафеба все повернулись к нему. Чуть смутившись, он уселся на свое прежнее место. И только тут сообразил, что означала выходка Сверчка и какие слова он сам по своему простодушию произнес, не сразу осознав их потаенный смысл.
— Боже, — прошептал он, — как сложен греческий язык и сколько странных рифм водится в нем! Горе тому франку, который возьмет себе в жены византийскую даму! Ибо, как учит нас житейский опыт, вследствие грехопадения человечества между мужем и женой неизбежны трения; так что же говорить о Византии и Латинских королевствах!
Сеньор Малвеи изобразил рукой ползущую змею, а герцог де Пера встал и произнес:
— Только к тем судьба благосклонна, кто смело идет к ней навстречу. Победили мы в одном бою — с Божьей помощью одержим и другие победы. Я считаю, что не следует нам заключать с турками ни мира, ни перемирия.
Тут поднялся большой шум, и каждый сеньор спешил высказаться. Тирант молча позволял всем поговорить. Диафеб только дивился тому, сколько выдержки оказалось у его брата.
— Не помню я, кузен, чтобы вы с таким ангельским терпением выслушивали такое количество глупостей! — прошептал Диафеб на ухо севастократору. — В былые времена вам и половины глупости хватало, чтобы счесть сеньора дураком и дать ему понять это; что до простолюдинов, то к ним вы были более снисходительны и били их лишь после третьей глупости. Но здесь ерунды хватило бы на десяток порок, если бы речь шла о простолюдинах, и на шестьдесят поворотов спиной к глупцу знатного происхождения!
Тирант приподнялся и несколько раз покачал плечами взад-вперед, как бы примериваясь — хорошо ли будет это выглядеть, если сейчас он начнет поворачиваться к говорящим спиной — раз, другой, третий… и так еще пятьдесят семь, пока все тридцать вопиющих глупостей не будут им отмечены и отметены. Ибо ровно тридцать глупостей насчитал сейчас Диафеб, на чей чуткий слух Тирант привык полагаться.
И вдруг Тирант заметил, что гул голосов поутих и все глаза дружно обратились к нему. Севастократор чуть покраснел, но не позволил всеобщему вниманию смутить себя и громко, отчетливо произнес:
