Тирант моргнул, и наваждение исчезло.
Ворота отворились. Навстречу севастократору из города вышли самые знатные жители с ключами на большой шелковой подушке. Они не выглядели истощенными, но все же радовались тому, что турки наконец убрались и Миралпейщ вновь принадлежит императору.
Тирант с благодарностью принял ключи и затем вместе со своим отрядом вошел внутрь.
Городок показался ему скучным, лишенным всяких примечательных черт. Впрочем, здесь имелось немало лавок и целых два зеленных рынка. Осмотрев все вокруг хорошенько, Тирант приказал местным куриалам снабжать продовольствием греческую армию, что осадила Великого Турка на горе.
— Потому что, если мы не выкурим его оттуда, турки вернутся, и тогда плохо вам придется, — заключил он свою краткую речь.
Куриалы, слушая Тиранта, глядели на него почтительно, однако он чувствовал, что о таких вещах, как снабжение продовольствием или появление армии и отход ее от города, им известно куда больше, нежели ему. И это Тиранта успокаивало, потому что избавляло от необходимости тратить лишние слова на объяснения.
Глава городского совета задал только один вопрос:
— Намерен ли севастократор платить за хлеб и мясо, которое мы теперь обязаны поставлять?
Тирант чуть покраснел и ответил, что, естественно, все продукты будут куплены за деньги.
На обратном пути, когда Миралпейщ превратился уже в подобие миниатюрного букетика зданий, обвязанного вместо ленты крепостной стеной, Диафеб спросил своего кузена:
— Как долго вы предполагаете осаждать эту гору?
— Пока проклятый и забывший Бога Великий Турок не попросит о пощаде или не решится дать последний бой! — ответил Тирант.
— В таком случае, дело может затянуться, — предупредил Диафеб.
— Надеюсь, этого не случится.
— У вас есть и другие враги, помимо Великого Турка, — напомнил Диафеб. — И их тоже не следует выпускать из виду.
— Вы имеете в виду герцога Македонского?
— В основном я имел в виду нехватку продовольствия в случае затянувшейся осады и возможность мародерства…
— Полагаете, кто-то из христианских воинов способен на грабеж, убийство или кражи? — осведомился Тирант.
Диафеб молча кивнул. Тирант посмотрел на него странно и сказал:
— Нет, мародерства и грабежей в моей армии не будет.
Вернувшись в лагерь, он приказал возвести большую виселицу, сказав при этом, что намерен повесить на ней семерых человек. Это было исполнено, и на холме, на открытом пространстве, так, что видно было и из Миралпейща, и из лагеря, воздвигли помост с перекладиной и подвесили семь веревок.
Сопровождаемый Диафебом, Сверчком и несколькими простыми воинами, Тирант лично приблизился к виселице и осмотрел ее, а осмотрев, остался доволен. Он щедро заплатил плотникам и отпустил их.
— Кого вы намерены здесь казнить? — тихо спросил Диафеб.
Тирант повернулся к нему и опять глянул на брата очень странно — как бы забавляясь.
— Эти бедняги уже доставлены, — ответил он. — И ожидают своей участи без страха, я надеюсь.
Горожане и многие из греческой армии рвались поглазеть на казнь, однако по распоряжению севастократора к помосту никого близко не подпускали. Солдаты выстроились таким образом, чтобы все происходящее было видно хоть и хорошо, но издалека.
Герцог де Пера, который также вышел из своего шатра и поднес ладонь к глазам, щурясь, оставался в недоумении.
— Что он затеял? — обратился герцог к своему приятелю, графу де Сен-Жорди. — У вас глаза помоложе. Что вы видите?
— Севастократор сидит на лошади и разглядывает помост и виселицу, — сказал граф де Сен-Жорди. — Рядом с ним, кажется, его кузен… Палачей двое. Осужденные одеты в саваны, с закутанными головами. Они ничего не видят, идут еле-еле, ноги заплетаются.
— Немудрено, — кривя губы, заметил герцог де Пера, — ведь им предстоит позорная смерть за какие-то позорные дела. А трус никогда не умрет достойно.
— Странно, что он не допускает к помосту толпу, — сказал граф.
— Ничего странного, — отрезал герцог де Пера. Теперь он был целиком и полностью на стороне севастократора. — Наверняка у этих осужденных негодяев остались какие-то приятели. Незачем давать им возможность поднять бунт и устроить беспорядки.
— Полагаете, в этом дело? — спросил Сен-Жорди.
Герцог де Пера пожал плечами.
Первый из преступников закачался в петле, за ним — второй. По толпе прокатились вздохи, послышались вопли и громкий свист. Все перекрыл звук рожка, и затем раздался громкий голос глашатая, который кричал, обращаясь к горожанам:
— Смотреть и слушать! Смотреть и слушать! Этот преступник и гнусный негодяй был захвачен в тот самый час и миг, когда он хотел обесчестить женщину! И всякий, кто захочет обесчестить женщину, будет повешен по приказу севастократора!
Глашатай отъехал от прежнего места и повторил возглас, на сей раз направляя свой мощный голос в сторону лагеря.
И пока он говорил все это, на виселице появился второй казненный. И снова раскачивалось тело, а глашатай объявлял:
— Сей ничтожный и низкий человек был уличен в мародерстве и в том, что он обдирал с трупов все ценное и складывал к себе в мешок, и даже в том, что, застав кого-то на поле боя не убитым, но только раненым, наносил несчастному последний удар или, того хуже, бросал его умирать! И за это он был повешен. За подобное же преступление будет повешен любой!
Третий казненный взял продовольствие у местных жителей и отказался платить, что было приравнено к грабежу.
— Севастократор запрещает брать без платы хлеб, вино, одежду или что-либо другое! И всякий грабитель, чью вину сумеют доказать, будет без жалости и снисхождения повешен!
— …повешен, повешен!.. — разносилось над полем, улетало за городские стены, металось между палаток военного лагеря.
— И каждый, кто войдет в церковь, дабы украсть из нее, и каждый, кто затеет ссору, закончившуюся кровопролитием, будет повешен, повешен, повешен!..
Наконец все семеро были подняты на виселицу. Они были, точно младенцы, спеленуты по рукам и ногам: в саванах из рогожи, со связанными щиколотками и с веревкой поперек живота.
— Дьявольские плоды растут на этом дереве, — сказал герцог де Пера, обращаясь к самому себе, ибо его собеседник уже ушел в свой шатер. — Но когда же севастократор успел произвести расследование столь многих преступлений? Однако надо отдать ему должное: вряд ли теперь в городе или лагере начнутся беспорядки. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней.
Он прошелся взад-вперед, потирая руки, и видно было, что происходящее не на шутку занимает его.
Когда Тирант вернулся, герцог де Пера подошел к нему и заговорил:
