Она накормила их сырым мясом, и они начали расти.
Когда дети стали достаточно большими – а случилось это через полтора дня, – женщина строго сказала им:
– Я должна идти на работу, а вы играйте и кушайте дома и никому не открывайте дверь, потому что за порогом полным-полно всякой дряни и она вечно лезет в дом. Такова уж ее природа – распространяться, но мы положим ей преграду.
Дети заверили мать, что сделают все, как она приказывает, и она спокойно пошла на работу.
А когда она вернулась, ее ожидал четвертый ребенок.
Он народился позднее остальных потому, что мать не придумала, каким ему следует быть, и ему пришлось решать это самостоятельно.
Четвертый был мальчиком… Но какое разочарование! Он оказался троллем самой низшей касты: с серой кожей и неопрятной темной шерсткой по всему телу. Лоб у него был низкий, как у обезьянки, глаза совсем узкие, черные, как будто заплывшие, а нос расплющенный. И в довершение всего у него был горб.
Мать улыбнулась и прижала его к себе.
* * *
В деревне не нашлось бы никого, похожего на Енифар. Люди здесь светлы и дебелы, трудолюбивы и спокойны. Местные крестьяне платят малую дань замку и не сожалеют об этом: солдат ведь надобно кормить. Кто же иначе защитит земледельцев от троллиных набегов? В последние годы, впрочем, набеги эти случаются все реже; и уже давно не слышали в деревне о том, чтобы тролли сожгли урожай или угнали кого-то в рабство.
Вот такой и должна быть жизнь – круглой, чтобы день цеплялся за день и все катилось неспешно и без задержки.
Вот такой и должна быть жизнь – светлой и дебелой. И все в деревне были превосходно приспособлены именно для такой жизни, кроме одной девочки по имени Енифар.
Одна только Енифар совершенно не подходит для круглой и гладкой жизни. Она похожа на звереныша: темнокожая, быстрая, с яркими глазами. Родители с ней намучились, особенно мать, да все без толку. Можно и ругать Енифар, и оставлять ее без еды, и даже бить, что угодно можно делать с Енифар, но трудолюбивой и ласковой от этого она не становится. И при каждой удобной возможности сбегает из деревни куда-нибудь в рощу, чтобы там побездельничать в собственное удовольствие.
Вот она, полюбуйтесь. Стоит на ветке старого дерева, крепко вцепившись в кору пальцами ног. Ноги у нее черны – и от грязи, и по природе, с длинными цепкими когтями, которые девочка не позволяла срезать.
– А ну слезай! – кричит ей снизу костлявая баба со скучным лицом. – Слезай, кому говорят!
Енифар молча смотрит на нее и улыбается.
– Слезай да ступай чистить котел! – надрывается бедная крестьянка. Ее жилистые руки напряглись от гнева, а глаза остаются потухшими. – Дармоедка! Подменыш! Надо было утопить тебя в той самой канаве, где тебя и нашли!
Енифар совсем не хочется слезать с дерева и чистить здоровенный котел, в котором вытапливали свиное сало. Мать еще и прибьет вдобавок, чтобы дочка шустрее работала. А кому охота, чтобы его прибили? Поэтому девочка остается на ветке. Она по-птичьи ходит вправо-влево, да так ловко, что глядеть страшно.
Мать заплакала и сказала:
– Лучше б ты и вправду утонула или куда-нибудь сгинула, все не так обидно. Все мне самой делать приходится. Никакой от тебя помощи. Злая ты! Настоящий подменыш. Моя-то родная дочка небось не так бы себя вела. Моя – добрая, она бы мне помогала.
«Моя родная мать тоже иначе бы со мной обходилась, – подумала Енифар, но вслух этого не сказала. – Моя не стала бы меня бить, не кричала бы на меня, она бы не заставляла меня чистить у нее котлы. Она бы любовалась, какая я сильная и хитрая, и говорила бы мне хвалебные слова».
Енифар совсем не жалела крестьянку, хотя та плакала от усталости и обиды, когда уходила прочь от дерева. Девочка даже не посмотрела ей вслед. Она дождалась, пока мать скроется из виду, после чего спрыгнула на землю, забралась в удобную ямку между корнями дерева и горько задумалась. Она знала, что рано или поздно все равно вернется в тот крестьянский дом, который упорно не желала считать своим, – к попрекам и побоям. Как проголодается, так и всё… Не сразу, конечно, а вот когда уже тошнить от голода начнет. Мир очень огромный, думала Енифар, оглядывая густую, полную солнца листву. В мире есть и более яркие места. Не такие тенистые, как эта деревня. Дайте только срок! Енифар научится сама добывать еду и уйдет навсегда. Мир поглотит ее. Там, внутри мирового желудка, бывает и страшно, и весело. Во сне она уже много раз видела ночь, по которой рассеянно бродят две луны. Две ленивые луны, понимаете? А вовсе не одна, такая бледная, скучная и целеустремленная. Там, куда уйдет Енифар, нет ни скуки, ни цели, а только лень и блуждание. В этом и заключен смысл царственной ночи у троллей. На самом деле Енифар очень мало знала о троллях. В раннем детстве она вообще считала это слово ругательством.
Она, наверное, задремала, потому что не заметила, как рядом появились всадники. Они совсем было уж проехали мимо, когда лошадь одного, едва не наступив на девочку, попятилась и зафыркала. Всадник натянул поводья. Енифар сразу же проснулась и открыла глаза.
– Ох! – воскликнул всадник. – Да разве можно так прятаться! Я мог раздавить тебя.
– Не мог, – ответила Енифар, даже и не подумав подняться на ноги. Она огляделась, высунувшись из своей норки, и увидела отряд человек в десять. – Ну надо же! – поразилась девочка. – Да тут целая армия.
Она нисколько не боялась, потому что там, где стояла их деревня, сейчас не велось никакой войны. Это были люди из замка, люди, которые защищали деревню, если случалась беда.
– Ты никогда не видела армий, иначе бы не говорила так, – засмеялся всадник. – Хорошо, что ты не испугалась.
– Меня трудно испугать, – отозвалась Енифар, зевая.
– Почему ты не дома? – спросил всадник. – Все маленькие девочки сейчас дома и помогают родителям. У тебя нет родителей?
– У меня их больше чем достаточно, – отрезала Енифар. – Только я в них не нуждаюсь. И я вовсе не маленькая девочка. Мне будет десять лет, хотя еще не исполнилось.
Всадника позабавил ее важный, серьезный тон. Он наклонился с седла:
– Так не принесешь ли ты мне питья?
Во всех историях солдат просит у девушки напиться – с этого и начинаются приключения.
Но такая история вовсе не нравилась Енифар, потому что Енифар не такая, как другие.
– Неподалеку есть ручей, – сказала девочка, неопределенно махнув рукой. – Там и напьетесь, и вы, и ваши лошади. Буду я еще ради такой малости бегать домой! Да меня мать сразу отдерет за волосы, едва лишь увидит. Нет уж, я лучше здесь пока посижу.
– Твоя мать дерет тебе волосы? – удивился всадник. – Разве матери так поступают?
– Моя – точно, – сообщила девочка и тряхнула головой. – У меня-то волос много и все крепкие, но и ей много чести – за них дергать.
