Четырехактную редакцию «Маскарада» цензура также не пропустила: «Убрать до востребования. В театре к представлению быть не может».
Интересно, на что рассчитывал Лермонтов, внося подобного рода поправки в драму? Никакой принципиальной переработки пьесы сделано не было. Лермонтов не выбросил из трехактной редакции ни одного стиха. Категорически отказался закончить пьесу «примирением между господином и госпожой Арбениными». Главный герой был поэтом осужден не в жандармском смысле — никто не пришел арестовывать Арбенина и сажать его в тюрьму по обвинению в убийстве. В общем, Лермонтов все сделан неправильно и приобрел репутацию «заносчивого писателя».
Позднее, в феврале 1837 года, в своем «объяснении» по делу о «непозволительных стихах на смерть Пушкина» Лермонтов в таких словах сформулировал печальный итог попыткам провести «Маскарад» через драматическую цензуру: «Драма «Маскарад», в стихах, отданная мною в театр, не могла быть представлена по причине (как мне сказали) слишком резких страстей и характеров и также потому, что в ней добродетель недостаточно вознаграждена». Вообще-то довольно язвительно сформулировано, если знать действительные отзывы цензуры!
«Маскарад» существовал в нескольких списках. М. Н. Лонгинов вспоминает, что видел в марте 1836 года у Лермонтова «тщательно переписанную тетрадь in folio и очень толстую, на заглавном листе крупными буквами было написано «Маскарад, драма»». Сослуживец С. А. Раевского по Департаменту государственных имуществ В. А. Инсарский сообщает, что ему в свое время «навязали читать и выверять «Маскарад», который предполагали еще тогда (т. е. в 1836 году) поставить на сцене».
Да, «Маскарад» Лермонтов хотел видеть на сцене.
Юношеские драмы Лермонтова, «драмы для чтения», не для театра, написанные более для себя, чем для непосвященных, представляли собой своего рода диалоги с самим собой и другими людьми — попытку осмысления жизни и человеческих отношений. «Маскарад» — своего рода диалог со столицей Российской империи. Все, что Лермонтов не мог высказать «в лицо» этому городу и его высшему свету, он высказал в драме. Это был город, где Лермонтов по приезде «совсем лишился сна». Еще в 1832 году он жаловался: «…я догадался, что не гожусь для общества… вчера я был в одном доме NN, где, просидев 4 часа, я не сказал ни одного путного слова; — у меня нет ключа от их умов…» (письмо С. А. Бахметевой).
Теперь «ключи от умов» у Лермонтова были, и он заговорил. Вести легкую светскую беседу получалось плохо, поэтому для объяснения Лермонтов прибег к пьесе. Он пользовался этим средством и в разгар конфликта между бабушкой и отцом, и страдая от неразделенной любви, и мучаясь известием о замужестве Вареньки Лопухиной. Теперь он разговаривал с Петербургом.
Столичная знать была увлечена балами, карточной игрой, маскарадами. Большой известностью пользовались публичные маскарады в доме Энгельгардта (сейчас это Малый зал филармонии, Невский, 30). Именно там происходит действие в первом акте драмы.
Карточная игра была распространена почти повсеместно. «Игровая зависимость» в те времена была, быть может, распространена даже больше, чем сейчас. Люди проигрывали состояния, казенные деньги, стрелялись из-за карт. За картами завязывались знакомства, обсуждались партии, определялось продвижение по службе. Игра в карты открывала доступ в свет людям, не причастным к нему. Один из современников Лермонтова писал: «Можно положительно сказать, что семь десятых петербургской мужской публики с десяти часов вечера всегда играют в карты». Карточная игра являлась мерилом «нравственного достоинства человека, — писал П. А. Вяземский. — «Он приятный игрок» — такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе». Имена «великих картежников» — таких, как Федор Толстой-Американец, — были известны не менее, чем имена великих дуэлянтов, бретеров. Об игроках писали В. А. Дюканж «Тридцать лет, или Жизнь игрока», А. Марлинский «Испытание», A.A. Шаховской «Игроки», А. Яковлев «Игрок в банк», Д. Н. Бегичев «Семейство Холмских», A.C. Пушкин «Пиковая дама», Н. В. Гоголь «Игроки»…
Играть в карты — играть с жизнью — играть на жизнь…
Сложный механизм интриги, направленной против главного героя, Арбенина, держится на пяти центральных персонажах пьесы. Баронесса Штраль — дама умная и тонкая; она чрезвычайно внимательна к собственным капризам и еще более внимательна к своей репутации. Лишь в самом финале в ней одерживает верх искренность и человечность. Это сложный образ — в отличие от Казарина, картежника, шулера и циника. Казарин из тех предающихся пороку людей, которым до крайности важно заразить этим окружающих. Для чего? Для того чтобы быть среди «своих», но, что еще важнее, для того, чтобы снова и снова утверждаться в своем выборе как в единственно правильном. Это обычное поведение зараженных пороком людей: пьяница любит спаивать, как известно. Лермонтов хорошо знает, как выглядит порок. В образе Казарина мелькают рожки «маленького бесенка», желающего расшевелить «демона», временно заснувшего в Арбенине.
Е. А. Арсеньева. Бабушка М. Ю. Лермонтова. Неизвестный художник
М. Ю. Лермонтов в детстве. Неизвестный художник
Ю. П. Лермонтов. Отец М. Ю. Лермонтова. Неизвестный художник
М. М. Лермонтова. Мать М. Ю. Лермонтова. Неизвестный художник
Герцог Лерма. Художник М. Ю. Лермонтов
Мемориальная доска на месте дома, где родился М. Ю. Лермонтов
Усадьба в музее-заповеднике «Тарханы»
Музей-усадьба М. Ю. Лермонтова в Середниково
В. А. Лопухина (Бахметьева). Художник М. Ю. Лермонтов
Е. А. Сушкова (Хвотова). Художник М. Ю. Лермонтов
Иллюстрация к «Демону». Художник М. А. Врубель
Московский университетский благородный пансион. Неизвестный художник
