— Судьба у меня такая, — сообщил он, подняв к Денису повеселевшее лицо, — спасать странных девиц на Сенной площади.
— С этой ты тоже знаком? — спросил Денис, спускаясь со ступенек (он уже начал восхождение ко входу в метро).
— Это Юдифь, — ответил Авденаго и наклонился к девушке. — Да, Юдифь? Это ведь ты?
Из недр куртки донесся протяжный всхлип.
— Мама приезжает послезавтра, — напомнил Денис. — Приютить Юдифь надолго я не смогу. Господи, да кто она такая?
— Это Юдифь, — повторил Авденаго. — Давай-ка отведем ее домой, а по дороге кое о чем спросим. Ты ведь ответишь на наши вопросы, да, Юдифь?
Куртка печально вздохнула.
— Идем, Юдифь, — сказал Авденаго. — Не бойся.
— Это ты, да? — пробормотала куртка.
— Авденаго, — сказал тролль.
Куртка задрожала от рыданий и покрепче обхватила Авденаго поперек туловища рукавами. Кособочась из-за этого, как краб, Авденаго двинулся обратно к Екатерининскому каналу — к дому Джурича Морана.
* * *
— Она живет между обоями? — переспросил Денис уже в третий раз. — Но ведь этого не может быть!
— Почему? — осведомился Авденаго. — Ты вот живешь в бетонном доме. Твои любезные эльфики — в дупле большого волшебного дерева, которое, шелестя листочками, нашептывает им героические баллады о героях древности. А Юдифь обитает между обоями. Ты замечаешь принципиальную разницу? Я — нет.
— Она ведь… Ну, объемная, — сказал Денис. — То есть она, конечно, достаточно тощая, но все-таки недостаточно, чтобы поместиться под листом бумаги. Ну, так поместиться, чтобы это не было заметно. И потом, как она выходит наружу? Обои рвет, что ли?
— Я просачиваюсь в щели, — подала голос Юдифь.
Они уже поднялись на нужный этаж и проникли в ту самую коммунальную квартиру, которая наводила на Дениса такой ужас. Юдифь легко скользила по потемневшему паркету. Ее тапки оставляли кляксообразные мокрые следы, но это никого не беспокоило.
— А где ты конкретно живешь? — спросил Денис. — Под какой обоиной? Или у тебя нет предпочтений?
Авденаго сморщил нос. Вечно у этого Денисика какие-то идиотские вопросы!
Но Юдифь ответила вполне серьезно:
— Да, представь себе, есть такая обоина. Вон та, возле зеркала. — Она показала на мутное зеркало в широкой раме из светлого дерева. Рама была совсем простая, сколоченная из досок, но по углам были приделаны вырезанные из досок же розетки. Всю конструкцию покрывал лак, безнадежно потемневший от времени.
— А почему? — спросил Денис.
Она пожала плечами.
— Просто нравится.
В коммунальном коридоре наряд Юдифи не выглядел таким уж диким. Здесь встречались персонажи, одетые куда более причудливо. Например, старуха с коротко стриженными седыми волосами в синем арестантском ватнике. У нее имелся даже номер на груди.
— Меня почти никто не видит, — сообщила Юдифь.
— Ты привидение? — спросил Денис.
«Какая бестактность!» — подумал Авденаго.
— Я — хозяйка квартиры, — ответила Юдифь.
Авденаго широко раскрыл глаза.
— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у него.
— Это моя квартира, — отозвалась Юдифь. — Она принадлежит нашей семье с 1867 года. Я жила здесь с папенькой до самой его смерти. И потом тоже. — Она подумала немного и прибавила, растерянная: — Наверное, я здесь навсегда.
Они гуляли по коридору и беседовали.
— Я не выходила отсюда очень долго, — продолжала Юдифь. — Понимаете, я не знаю точно, бумажная я или нет.
— Нет, — заверил ее Денис и для верности пощипал за руку. — Ты вполне телесная. Из мяса и костей. Тебя можно сварить в бульоне.
Юдифь почему-то обрадовалась:
— А мне все думалось: вот выйду, тут-то меня дождем размочит, я вся расползусь, как старое письмо в луже…
— Не всякая бумажка расползается в луже, — сказал Авденаго. — Я тут как-то шел весной, и что, как ты думаешь, я нашел?
— Что? — хором спросили Денис и Юдифь.
— Советские три рубля. Вмерзли в лед. А теперь представьте себе, сколько лет эта бумаженция там пролежала. И ничего ей не сделалось.
— Так это, может быть, коллекционер какой-нибудь обронил, — предположил Денис. — С чего ты взял, что она там с советских времен залежалась?
— Я пытаюсь подбодрить Юдифь, а ты мешаешь! — возмутился Авденаго.
— Она пережила несколько революций, блокаду и перестройку, — указал Денис. — По-моему, ей уже нечего бояться.
— Она боится воды, — возразил Авденаго. — Кажется, она ясно это объяснила.
— Я хотела выйти из дома, — сказала Юдифь. — Просто посмотреть, как там, снаружи. А там — снег… Такой мокрый. Я и спряталась.
— В газеты? — переспросил Денис.
— Ну да, — кивнула Юдифь. — Они похожи на те, что под обоями. Я там всякого начиталась! Столько всего интересного в мире!
— Представить себе страшно, — пробормотал Денис.
Авденаго поцеловал Юдифь в макушку, как ребенка, и в лоб, как покойника, и в ухо, как существо, с которым он кокетничал, и в щеку, как старого друга.
А Юдифь поцеловала его в губы и прошептала:
— О, я так рада, так рада видеть тебя!
* * *
Среди множества телефонных аппаратов, приделанных к стене коммунального коридора, устроенных на полочках да там и забытых, брошенных под шубами, выставленных, чтобы вынести на помойку, имелся только один действующий.
Это был черный пластмассовый аппарат с трубкой, похожей на берцовую кость.
— А ты Федора Михайловича Достоевского видела? — спросил Авденаго, когда Юдифь подвела их к аппарату.
Она молча кивнула.
— И какой он из себя? — продолжал расспрашивать Авденаго.
— Ну, просто человек… — объяснила Юдифь. — Грустный такой. Я потом все-все его книги перечитала. Но это давно было, до того, как я стала жить под обоями. Я потом только газеты читала.
— Понятно, — кивнул Авденаго.
Юдифь сняла трубку и набрала номер. Денису показалось, что номер коротковат — даже не шестизначный, а пятизначный как будто.
— Ты кому звонишь? — спросил он.
— Не знаю…
В трубке сказали:
— Алло.
* * *
— Алло.
— Это Юдифь. Это кто?
— Я Вас просила сюда больше не звонить…
— Клянусь Вам, между нами ничего не было…
— Я нашла Ваши письма.
— Это не мои.
