Авденаго держал Деяниру под руку. Денис шел чуть поотстав, точно конвоир. Девушка молчала, глядела себе под ноги. Черные следы, оставляемые на асфальте, быстро бледнели под снегопадом.
Когда они вошли в переулок, Деянира высвободила руку и оттолкнула от себя Авденаго. Она обернулась к Денису, кивнула ему.
— Я сама. Спасибо, ребята. Звоните, если что.
Она поцеловала холодными губами Авденаго, потом Дениса. Она очень тщательно выбирала, куда приложиться своим ледяным поцелуем. В середину щеки. Чтобы не возникало никаких иллюзий.
В лоб целуют покойника, в макушку — ребенка, в губы — любовника, в нерегламентированное место, например, в ухо, — того, с кем кокетничаешь. А в щеку целуют друга, с которым, несмотря на кое-какую близость, желаешь сохранить дистанцию. Очень умно. Как и ее мать, Деянира знала толк в ритуальных жестах, и оба молодых человека инстинктивно ощутили и оценили это.
Девушка повернулась и пошла. Авденаго и Денис сомкнули ряды. Они стояли бок о бок и смотрели ей в спину. Она уносила на себе куртку Дениса, его летние джинсы и свитер в ромбик. И старые кеды Анны Ивановны, в которых та летом ездила на дачу.
С каждым шагом Деянира становилась все более маленькой и хрупкой.
— Ей здорово шел тот наряд, который она носила в Гоэбихоне, — проговорил вдруг Авденаго. — Немного похоже на монашку или медсестру, но… красиво. По-своему. Для любителей старых дев.
— Вроде Евтихия? — спросил Денис.
Авденаго негромко рассмеялся.
— Вроде Евтихия, — подтвердил он.
Денис вдруг дернулся:
— Она не оставила телефона! Как мы ей позвоним-то?
Он хотел догнать девушку, но Авденаго остановил его:
— Не надо.
— Почему? — горячо спросил Денис. — Мы ведь потеряем ее!
— Нет, — сказал Авденаго. — Не надо. Посмотри, как красиво она уходит. Если ты сейчас за ней погонишься, ты все испортишь.
Денис изумленно глянул на Авденаго.
— Ты с ума сошел?
— Вовсе нет. Для тролля одним из главных показателей подлинности момента является его красота. Истинно то, что красиво… Впрочем, здесь другое солнце.
— То есть? — не понял Денис.
— Ты не был по другую сторону Серой Границы, а я был. У нас солнце ярче. От этого и мысли немного другие.
— Ага, — недоверчиво протянул Денис. — И малина слаще.
— И малина действительно слаще, — подтвердил Авденаго. — Пусть Деянира уходит. Если понадобится, мы отыщем ее.
— Как?
— У Морана есть ее телефон. Найдем Морана — позвоним Деянире…
Денис хитро промолчал. Он вспомнил, что Деянира звонила родителям с его мобильника. Там и остался номер.
Они постояли еще немного, позволяя девушке скрыться за углом, а потом переглянулись и дружно зашагали к морановскому дому.
Там ничего не изменилось. Все та же пустая стена и дерево за оградкой, молчаливое и как будто хитрое: казалось, оно кое о чем догадывается. Ну еще бы, ведь у него есть возможность заглядывать к Морану в окна.
— Странно, — сказал Авденаго, когда они не солоно хлебавши вышли на набережную. — Я вообще ничего не чувствую.
— А что ты должен чувствовать? — удивился Денис.
— Отчаяние, ярость… Не знаю. Что-нибудь сильное и плохое. А у меня на душе одна пустота.
— Наверное, для тролля это и есть самое плохое, — заметил Денис.
— Ого! — Авденаго скосил на него глаз. — А ты начал соображать, солдат.
Они миновали еще несколько домов, и вдруг Авденаго приостановился.
— Слышишь?
Денис ничего не слышал. Он так и сказал.
— Вот, опять! — вздрогнул Авденаго и посмотрел на Дениса пристально, как бы желая внушить ему нечто важное: — Неужели не слышишь?
— Нет.
— Тише.
Они замерли. Денис даже затаил дыхание. Он напрягал слух изо всех сил и наконец до него донесся едва различимый плач.
— Как будто котенок застрял… или замерз… — сказал Денис.
Авденаго молча покачал головой.
Они сделали пару шагов, остановились. Теперь Денис улавливал тонкие, жалобные звуки. Где-то пищали и всхлипывали. Какой-то несчастный, попавший в безнадежную ловушку зверек.
— Ты понял, где это? — спросил Денис.
Авденаго оглядел площадь. Никого. Какая-то бабушка вдали, ближе к Московскому проспекту, но вряд ли это она плакала. Две темных фигуры у пивного подвальчика. Не они.
— Ну что, — сказал Авденаго, — будем спасать котенка или поедем греться и пить чай?
— Ладно, поехали домой, — вздохнул Денис. Настроение у него вконец испортилось.
Возле самой станции метро под снегом мокла толстая пачка бесплатных газет. Обычно их раздают специально нанятые для этого люди. Но, очевидно, сегодня нерадивому работнику очень уж не захотелось стоять под сырым снегопадом и ждать, пока из метро выползет случайный и, скорее всего, равнодушный к бесплатной газете прохожий. Это раньше люди расхватывали все, лишь бы на халяву, а сейчас народ зажрался.
Проходя мимо газет, Авденаго вдруг замер и посмотрел на них с непонятным вожделением. Затем потянулся к ним и дотронулся до верхней, совершенно мокрой и запорошенной снегом.
— Зачем тебе газеты? — спросил Денис недовольно. Не хватало еще, чтобы Авденаго натащил в дом всякого мусора!
Не отвечая, Авденаго резко наклонился к пачке и прижал к ней ухо. Потом выпрямился, несколько секунд стоял неподвижно и глядел вдаль слепыми глазами. Губы его шевелились, но ни одного звука с них не срывалось.
Денис сунул руки в карманы, покачался с носка на пятку. Демонстративно вздохнул. Пошевелил бровями. Оглянулся на вход в метро.
Авденаго даже не заметил этой маленькой пантомимы. Тролль повернулся опять к пачке газет и с силой ударил по ней ногой. Мокрые, тяжелые от снега листы разлетелись по площади… и неожиданно среди них обнаружилась девушка.
Только что никакой девушки здесь не было, и вот она возникла. В первое мгновение Денису показалось, что вернулась Деянира, но нет: эта новая девица была другой. Тоже тощая и бледная, но все-таки другая.
Для начала, она была почти раздета. Желтая от старости трикотажная майка — вроде тех, что носили в пятидесятые, — болталась на тощих плечах. Ключицы торчали, крохотные острые грудки видны были в низком, растянутом вырезе. Помимо майки, на девице были домашние тапочки и черные спортивные трусы.
Она вся тряслась и выглядела так, словно вот-вот должна была умереть от чахотки. В ее глазах цвета пыли тряслась паника. Прижимая костлявые руки к груди, она озиралась по сторонам.
Авденаго снял с себя куртку и закутал ее. Бережным, уверенным движением прижал к себе.
