— Я поняла тебя, — кивнула она. — Что ж, отвечу быстро. Моя дочь утратила рассудок. Своими фантазиями она сбила с пути моего младшего внука, Номуна. Иман причинила много горя ни в чем не повинным людям. Из-за нее погиб один из моих внучатых племянников, Готоб Таваци. Из него мог вырасти великий мастер, а вместо этого он умер, не дожив и до восемнадцати. Бедняжка Иман даже не понимала, что натворила.
— Следовательно, она была невинна, — заметил Моран, сверкнув глазами.
— Да, но не это важно… Из-за своего слабоумия она могла открыть другим то, что поведала мне. Она ведь не делала из этого тайны, просто никто, кроме меня, не догадался задать ей правильные вопросы.
— Ты знаешь, о чем я сейчас подумал, — предупредил Хетту Таваци Моран, когда женщина остановилась, чтобы перевести дыхание. Он показал ей свой нож. — Ты хорошо понимаешь, какие у меня возникают мысли.
— Я спросила мою дочь — не приходил ли к ней ее сын, Номун-ублюдок, рожденный от пирата. Она сразу же ответила, улыбаясь, что приходил, и был с ней очень мил, и что она страшно по нему соскучилась, а он принес ей свежую рыбу и письмо за жабрами. «Прочитай это письмо, мама», — сказал Номун… Я собственными глазами видела эту записку, испачканную рыбьей кровью! Моя дочь сама показала мне ее…
«Возлюбленная супруга, — было написано там, — я вернулся. Обстоятельства, которые были сильнее, заставили меня много лет скрываться в чужих краях, но теперь, когда я встретил нашего сына, ничто больше не удержит мои корабли вдали от той, которую я люблю». Бедная дурочка! Восемнадцать лет назад ее изнасиловали пираты. Она была игрушкой на их корабле, а когда она забеременела, они избавились от нее. Хорошо еще, что не убили, а вернули отцу. Хотя иногда мне кажется — лучше бы Иман умерла тогда и не причинила бы столько бед, и не принесла бы столько позора.
— Но письмо-то было подлинное? — спросил Моран.
— Конечно, нет! — воскликнула Хетта Таваци. — Его написал мой внук Номун. Он с детства слышал истории о безумной любви между капитаном пиратов и его матерью. Иман сочиняла их без устали. В детские годы Номун верил каждому ее слову, а став подростком, понял, что его мать сумасшедшая. И едва ему выпала такая возможность, он воспользовался ее слабоумием. Он сообщил бедняжке, что ее любовник вернулся и жаждет встречи. Может быть, Номун и впрямь отыскал своего отца… но, скорее всего, отец его давно мертв.
— Как я понимаю, в данной истории важен не столько конкретный отец, сколько идея отца в принципе? — вмешался Моран. И прибавил: — Я не перебиваю, не думай! Просто хочу постигнуть всю историю, до самой ее глубины.
— До самой глубины эту историю может постичь только тот, кто разгадал все ее хитросплетения и нанес первый удар, — сказала госполса Таваци.
— То есть ты? — хмыкнул Моран.
— То есть я, — подтвердила она. — Однако слушай дальше и постарайся больше не перебивать. Иначе не избежать мне пытки твоим ножом… Номун уговорил свою мать открыть ворота пиратам. А когда разбойники захватили город, именно Номун показывал им дома, которые следует разграбить. Он хорошо знал, где ждет пожива. У Таваци есть конкурент — Гампилы. Это давняя история; мы соперничаем много лет…
— Номун, конечно, воспользовался набегом, чтобы разорить их?
— Ты плохо понимаешь характер Номуна.
— Это твоя вина! — возмутился Моран. — Ты недостаточно выпукло его обрисовала. Если бы ты обрисовала его выпукло, я бы сразу догадался, что он постарался как можно больше навредить собственным родственникам. Потому что Гампилы просто недолюбливают всех Таваци, а вот Таваци наверняка шестнадцать лет кряду поедом ели несчастного Номуна и обзывали разными обидными словами — и все из-за того, что он родился от неправильного мужчины и слабоумной женщины. Можно подумать, он нарочно добивался подобной чести! Ты когда-нибудь видела, с какими лицами младенцы появляются на свет?
Хетта Таваци пожала плечами, явно озадаченная поворотом, которым принял разговор.
— Видела, не сомневайся. У меня пятеро детей.
— Это еще ничего не значит. Некоторые матери вообще не смотрят на собственных отпрысков. Так, встречаются иногда на обедах… Спорим, Номун покинул материнское лоно с выражением крайнего удивления и недовольства на фиолетовой, сморщенной мордочке? А, я угадал, угадал! Он был не в большем восторге от собственного рождения, чем вся ваша милая семейка… Однако продолжай. Мне определенно нравится этот юный мерзавец. Что еще он натворил в городе?
— Многие женщины подверглись в те дни насилию… — вздохнула Хетга Таваци. Ей неприятно было говорить об этом. — Мой муж записал их имена, и когда я прочитала этот список, у меня не осталось сомнений в том, кто стоял за всеми бесчинствами.
— Что, прослеживалась логика? — догадался Моран. — Я всегда утверждал, что в любом безобразии должна быть собственная логика. Иначе в нем вообще нет смысла.
— Номун указывал своим сообщникам на сестер тех юношей, которые дразнили его самого ублюдком, — кивнула Хетта Таваци. — Мой внук отомстил всем своим обидчикам, но не прямо, а через сестер и матерей, через невинных! Их позор не кончится никогда, ведь многие после этого забеременели.
— Изысканная месть, — охотно согласился Моран. — Семейство Таваци порождает весьма талантливых отпрысков.
— Номун не остановился на этом. Город был ограблен почти до нитки. Все, что пираты не смогли забрать на корабль, они попросту сожгли. А одного из Таваци по указанию Номуна повесили на городской стене.
— И где же теперь Номун?
— Ушел с разбойниками и сгинул. О нем уже год как ничего не слышно.
— А твою дочь не удивило то обстоятельство, что ее любовник так и не явился к ней?
— Возможно, кто-то ее и навещал… я не знаю.
— Хоть чего-то ты не знаешь! — вздохнул Джурич Моран. — Но что же нам теперь делать?
Хетта Таваци молчала, глядя в сторону. Джурич Моран забеспокоился:
— Только не вздумай открыть властям свое преступление! Это было бы крайне неразумно. Нет, твоя судьба — в ином. Ты должна будешь угаснуть в слезах и раскаянии и унести свою тайну в могилу. Договорились?
— Ты удивительно умеешь утешать, Джурич Моран.
— Одно время я даже работал в госпитале для смертельно раненых, — сообщил Моран. — Выхаживал безнадежных бедолаг. Многие, умирая, благодарили меня со слезами на глазах. И ни один из них не умер спокойно.
Хетта Таваци показала Морану на скамью в лодке.
— Забирайся. Я отвезу тебя в Гоэбихон.
— Зачем? — насупился Моран. — Тебя послушать, там все обстоит очень плохо. Городишко наводнен младенцами-ублюдками, ваши соперники торжествуют, а вы подтачиваете их изнутри. Интриги, заговоры, отравленные бокалы. По-твоему, мне будет там интересно?
— Да, — сказала Хетта Таваци, разбирая весла.
Хетта Таваци привезла Морана в Гоэбихон и водворила в доме Таваци. Хетту встретил ее муж. Он выглядел совершенно сломленным.
