— Прости за откровенность, Деянира, но о замужестве ты сразу можешь забыть, — Тиокан постепенно оживал. Она неправильно его запугивала! И теперь уже поздно исправлять ошибку. Добить врага в его логове не удалось… — Никто не возьмет в жены мастерицу твоего уровня. Ты ведь любого мужчину под себя подмять горазда, а кому это понравится?
— Евтихию же нравилось, — вздохнула Деянира.
— И где теперь твой Евтихий? Небось, потому и сбежал от тебя, что испугался… И никто его не осудит. Я первый не стал бы его осуждать. Ты ведь жуткое создание, Деянира. Думаешь, мне неизвестно, как ты, переодевшись солдатом, отобрала у торговца синие нитки?
— Я все оплатила, — запротестовала Деянира. — Это была честная сделка.
— Была бы ты настоящей женщиной, тебе вообще не пришло бы в голову выходить за ворота и проворачивать там авантюры, которые ты именуешь «честными сделками», — указал Тиокан. — А вот теперь пора бы тебе узнать, что я на самом деле думаю о тебе. Слушай, слушай. Я тебя внимательно слушал. — Он покивал собственным мыслям. — Ты — морановское отродье. Он тебя взрастил. Он вложил в твою голову разные идеи. Броэрек потому с тобой и возился, что хотел от тебя избавиться. Сплавить такую, как ты, из замка и повесить на шею городу. Что ж, я был ему обязан, так что он с легкостью добился своего. Возражений никаких. С легкостью… Да у тебя в глазах до сих пор сохранилось его отражение!
— Броэрека?
— Морана! Сколько ни моргай, не сотрешь. Он поселяется в глубине зрачка и время от времени таращится оттуда. Ни с чем не спутаешь. Я-то прежде такого не видал, хотя в книгах написано… Разные случаи, похожие на твой. Все в подробностях. Так что теоретическое представление я имею. Вот и собственными глазами поглядеть довелось. Да уж, впечатляющее зрелище. Отвратительное.
Он пощелкал языком.
— Ну вот как ты, такая, замуж выйдешь? Представь себе только: лежите вы с мужем в постели, он наклонится, чтобы тебя поцеловать и вообще исполнить супружеский долг, — и тут на него из твоих зрачков пялится совершенно посторонний мужчина! Что он о своей жене подумает? Разве пристало порядочной замужней женщине таскать в своих зрачках чужих мужчин?
— Только одного, — вяло возразила Деянира. — К тому же Джурич Моран — не мужчина.
— А кто же он, по-твоему?
— Тролль!
— Тролли — самые лютые мужчины, — сказал Тиокан не без горечи и даже, как показалось на миг Деянире, с завистью. — А уж Джурич Моран… Ладно, — Тиокан как будто решился на отчаянный шаг, например, прыгнуть в холодную воду, — ладно, Деянира. Ты рассказала мне о себе все самое неприглядное. Настало время и мне поделиться с тобой моими трудностями. Учти, они тоже выглядят не лучшим образом. Прямо скажем, ты будешь дурно думать обо мне, когда я открою тебе все. Но выбора нет. Ситуация сгущается, и тут уж поневоле приходится обращаться за помощью к кому попало. И чем хуже репутация у этого кого попало, тем лучше для дела. Видишь, я с тобой совершенно откровенен.
— Я не поняла, — сказала Деянира. — «Кто попало с дурной репутацией» — это я, что ли?
— А что, тут есть еще один человек с подобным пятном на репутации? — удивился Тиокан ее наивности. — Разумеется, я говорю о тебе! И ты говоришь о себе! Мы оба говорим о тебе, Деянира. Ты пришла ко мне за советом, я даю тебе совет: никому не рассказывай того, что сообщила мне. В обмен на эту услугу я требую, чтобы и ты, в свою очередь, оказала мне услугу. Для тебя, существа, напрочь лишенного совести и моральных принципов, выполнить мою просьбу не составит никакого труда.
— Теперь понятно, — кивнула Деянира.
Она даже утратила дар речи от растерянности. Может быть, стоит выбежать из здания гильдии с возмущенными криками? Или же попросту холодно приструнить нахала? Она не знала. Поэтому продолжала слушать.
— Давным-давно… — начал Тиокан.
* * *
Давным-давно в Гоэбихоне существовали две наиболее богатые и знатные семьи: Таваци и Гампил. Как это порой водится среди богачей, между ними то и дело ярким пламенем вспыхивала вражда, в другие времена подспудно тлевшая. Таваци утверждали, что причиной тому зависть, которую Гампилы испытывают к их мастерству (а все они в той или иной мере были ткачами); Гампилы же настаивали на том, что Таваци постоянно воруют их идеи для своих гобеленов и узорчатых покрывал.
В стародавние времена случалось, что город частенько подвергался опасности. Сейчас в такое трудно поверить, но тогда Гоэбихон то и дело становился объектом покушений со стороны разного рода разбойников. В мгновенья опасности все жители, презрев внутренние распри, становились на защиту любезного отечества своего.
Гоэбихон возведен был на полноводной реке Маргэн. Теперь эта река, во-первых, сильно обмелела, а во-вторых, поменяла русло, так что под стенами протекает лишь небольшой ручей, сильно заболоченный, а сам поток можно видеть в полете стрелы от нынешнего Гоэбихона.
Но мы рассуждаем не о современном Гоэбихоне, который всякий в Истинном Мире имеет возможность наблюдать, а о древнем. О Гоэбихоне времен великой распри Таваци и Гампилов, о Гоэбихоне времен становления гильдий и всех гильдийских законов и обычаев, о Гоэбихоне эпохи злостных пиратских набегов, которые город имел обыкновение отражать, и притом довольно успешно.
Пираты обычно появлялись весной. Они поднимались на своих размалеванных лодках с косыми красными парусами по разлившейся реке Маргэн и пытались ворваться в город через речные ворота. Иногда им это удавалось, и тогда они рассаживались в залах городского собрания, как будто полагали себя хозяевами города. Они забирали у горожан все припасы, опустошали сундуки, а порой даже увозили с собой некоторых мастеров или красивых девушек. Впрочем, последнее случалось редко.
Да и вообще пиратам не так уж часто улыбалась удача, как они это пытались потом представить в своих длинных, кровавых и жутко нудных балладах. На самом деле не раз бывало и так, что пираты удирали вниз по реке Маргэн, в буквальном смысле слова поджав хвост, а вслед им летели зажженные снаряды и залихватская брань удалых защитников города.
Однажды в семье Таваци произошел постыдный случай. Когда пираты в очередной раз проникли в город, в числе прочей добычи они захватили дочь Таваци и силком привели ее на свои корабли. А через год при таком же набеге злодеи вернули девушку ее родителям обратно, и вот при каких обстоятельствах.
Когда корабли с нарисованными оскаленными рожами на корпусах приблизились к городу, капитан одного из них начал громким голосом вызывать Таваци (этого никто из осажденных, разумеется, никакие ожидал):
— Эй, папа Таваци и мама Таваци! Не хотите ли получить обратно свою дочку? Мы привезли ее вам. Забирайте, потому что нам она надоела!
Каково такое слушать? Госпожа Таваци скрылась в доме и закутала голову покрывалом, чтобы скрыться от ужаса — хотя бы иллюзорно и на короткое время. Господин Таваци оказался вылеплен из более соленого теста. Он поднялся на стену, подбоченился там и закричал в ответ:
