Витольд налил чай и подал Захарии. Тот посидел неподвижно, будто замороженный, а потом вдруг очнулся и схватил чашку обеими руками.
— Оттаяли? — осведомился Порскин. — Теперь рассказывайте.
— Что? — сипло спросил Захария Беляков. — Как меня похитили из трактира вот эти двое? — Он показал в нашу с Матвеем сторону.
Матвей звучно хмыкнул.
— Это разве не противозаконно — хватать людей и похищать их? — продолжал Захария. — Между прочим, он угрожал мне лучевиком, — кивая на Матвея, прибавил он.
— Да? — переспросил Порскин.
— Да я просто ткнул в шею этого дурака пальцем и сказал, что у меня лучевик, — отозвался Матвей. Невозможно было усомниться в правдивости его слов. — А он и поверил. Потому что за свою шкуру очень дрожит. Ну, еще что скажешь, ты, бланманже трясучее?
— Меня заперли в сарае без света, тепла и еды, — продолжал Захария.
— Там имелся обогреватель, — возразил я. — Я не стал бы подвергать жизнь человека такой опасности. Да и зачем? Вы нам нужны как свидетель. Сами, небось, его и выключили, этот обогреватель, чтобы показать, как бесчеловечно с вами обошлись!
— Пока все правдоподобно, — отметил Порскин. Я не понял, к чему относилось его замечание — к словам Захарии или к нашим объяснениям.
— Как вы намерены покарать их неправомочные действия? — лязгая зубами о край чашки, пытал следователя Захария.
— Вообще-то эти действия сэкономили мне много времени, — ответил Порскин. — К тому же я готов признать в поступке господина Городинцева логику и необходимость. Мне докладывали о том, что господин Городинцев пытался сообщить в управление какую-то важную новость. Это было около семи вечера, вчера. Очевидно, он хотел сразу же передать вас в руки правосудия и только обстоятельства вынудили его запереть вас в единственном доступном ему месте заключения, именно — в сарае. Поэтому давайте-ка продолжим беречь мое время. Отвечайте на мои вопросы, хорошо?
— Я знаю, что в России нет правды, — сказал Беляков.
— Да бросьте вы, ее нигде толком нет, — был ответ следователя. — На вопросы отвечайте, хорошо? — Он повторил это «хорошо» с ласкающей слух угрозой. — Вы узнаете тетрадь?
— Да.
— Где вы ее видели?
— В ложе, в театре.
— У кого?
— Да знаете же, у кого, — с досадой бросил Беляков. — У госпожи Скарятиной. Бантик дурацкий наклеила… Фу ты.
— Это вы забрали тетрадь из ложи?
— Да, я.
— Зачем?
— Потому что там содержатся мои письма. Мои личные письма, адресованные совершенно другому лицу. Посторонним людям незачем их читать. Я хотел взять то, что принадлежало мне.
— Вы убили Анну Николаевну, чтобы отобрать у нее бумаги?
— Вовсе нет. Я уже говорил господину Городинцеву, — Захария при этом яростно посмотрел не на меня, а на Матвея. — Я говорил, что взял тетрадь уже у мертвой.
— И вам не было стыдно? — возмутился я.
Порскин сделал мне знак молчать.
— Нет, не было! — взъелся Захария. — Не было! Я ничем ей не повредил. А вы, господин Городинцев, докажите-ка, что ничего не знали об участии вашего дяди в работорговле!..
— Следовательно, вы подтверждаете свое намерение заняться работорговлей? — продолжал Порскин.
— Ничего я не подтверждаю! — огрызнулся Беляков. — В моих письмах об этом, кстати, ни слова не сказано.
— В тех, которые были у Анны Николаевны, — действительно, — кивнул Порскин (я просто любовался происходящим). — А вот в этих, — он придвинул пахнущие кофе листки, — вот в этих совсем другое дело. Хотите перечитать? Ознакомиться?
Беляков молчал.
— Это ведь ваша рука? — настаивал следователь. — Конечно, мы произведем экспертизу, мы всегда это делаем… Но рука — ваша?
— Да, — выдохнул Беляков. — Все-таки старый черт их не уничтожил. Не помер бы, сволочь, так не вовремя… И ведь знал, что помирает, а все равно до конца дело не довел.
— Может быть, он забыл? — предположил Порскин. — Напрасно вы покойника так честите… Когда человек отходит в иной мир, ему бывает не до бумаг, тем более — не его компрометирующих.
Беляков ничего не ответил. Порскин глубоко вздохнул.
— Вы арестованы, господин Беляков, — промолвил он. — Сейчас на вас наденут наручники и препроводят в «карету» следственного отдела. Извольте подчиниться, иначе неприятности ваши только удвоятся.
Беляков встал.
— Я подчинюсь, — произнес он. — Но судить меня все равно будут только за намерение. Я не сделал ничего дурного.
— Вследствие того лишь, что вам помешали, — ответил Порскин. — Благодарите Свинчаткина. Своими действиями он уменьшил срок вашего тюремного заключения лет на десять.
Матвей зло посопел и произнес:
— Жизни трех десятков фольдов этого стоили.
Белякова увели. Матвей сказал:
— Дышать легче стало.
Порскин покачал головой:
— Что мне с вами делать?
— Да что хотите, — ответил Матвей. — Меня вон здешняя кухарка варнаком именует. Мотивы моего поведения, думаю, вам понятны…
— Почему вы решились выйти из подполья?
— Понял, что не соберу нужной суммы. Да еще ведь необходимо было найти такого контрабандиста, который бы не обманул. Ну где его сыщешь, честного контрабандиста? — прямо сказал Порскин. — Зима только начинается… Что ж нам, четыре месяца под землей сидеть? Этого никто не выдержит.
— Вы что же, все сделаете ради своих ксенов? — спросил Порскин. — Готовы для них претерпевать бедствия, совершать преступления, даже пойти в тюрьму?
Матвей пожал плечами.
— Почему вас это, собственно, удивляет? Людям свойственно заботиться о тех, кто им доверился. Это можно наблюдать даже на примере отца-пьяницы, который из последних сил борется со своим плачевным недугом, имея на руках маленького ребенка…
— Вы мне что-то из области Диккенса рассказываете, — заметил Порскин.
— Не предполагал, что вы читали Диккенса, — ответил Матвей. — А впрочем, вполне приветствую. Но вы согласны? Насчет доверия?
— Я каких только людей не видал, — сказал Порскин. — Вы осознали, конечно, Свинчаткин, что тоже теперь арестованы?
— Разумеется, — величаво ответил Матвей. — Только не сажайте меня в одну «карету» с Беляковым. Из соображений чистого гуманизма.
— Я вас пока вообще никуда сажать не буду, — обещал Порскин. — Потом, когда в Петербург поедем… Ну что, любезные господа, все ваши благородные заговоры разоблачены или же остались еще какие-то?
Я пожал плечами. Лично я всех моих заготовленных чертей из коробки уже выпустил. Но, может быть, у Витольда или Матвея притаилось по паре дополнительных чертиков в рукаве.
