— Бывший студент? — насторожился Порскин. — Почему же бывший? У меня имеются данные о том, что вы пытаетесь завершить свое образование.
— Вчера меня вытурили из университета, — криво улыбаясь, сказал Витольд. — Скоро и официальную бумагу пришлют. Вам разве об этом еще не сообщили?
Не сводя с Витольда глаз, Порскин покачал головой.
— Мне многое уже сообщили, но о вашем изгнании из рая слышу впервые.
— Новость больно свежая, — сказал Витольд. — Да и мало кому интересная. Так что вы хотели узнать?
— Про ваши отношения с убитой, — напомнил Порскин.
— С Анной Николаевной мы виделись изредка. Не скрою, хотелось бы чаще. Она, как и я, интересовалась палеонтологией.
— Вы были любовниками, — будничным тоном объявил Порскин.
Витольд долго смотрел на него мутными глазами, потом снял с носа очки и дико расхохотался, протирая пальцами стекла.
— Любовниками? Любовниками? Это вам кто сказал? Любовниками?
— А что здесь неожиданного? — возразил Порскин. — Женщина скучала, вы, очевидно, тоже. Она, как вы сами заметили, независима, не слишком молода… Вряд ли она сильно опасалась за свою репутацию.
— А я, по-вашему, воспользовался? — Витольд нахлобучил на нос очки.
Порскин пожал плечами.
— Можно и так выразиться, хотя я предпочел бы помягче… Вчера в театре вы поссорились. Этому было немало свидетелей.
— Мы не ссорились, — сказал Витольд.
— Размахиванье руками, разговор на повышенных тонах, вскакиванье с кресла, перебивание друг друга — это, по-вашему, не ссора?
— Не знаю, как это выглядело со стороны, — повторил Витольд упрямо, — но мы не ссорились. Мы просто беседовали.
— О чем?
— Это был научный спор.
— О чем? — повысил голос Порскин.
— О палеонтологии.
— Хотите уверить меня в том, что палеонтология вызвала у вас обоих такие приступы ярости? — Порскин прищурился.
— Господин Порскин, самые невинные вещи как раз и вызывают наибольшую ярость. Проблемы грудного вскармливания детей, идентификации фарфоровых кукол, использования при печении пирогов кулинарного жира, — все это вводит в осатанение людей вполне приличных и даже добрых. Никогда не замечали?
— Не имел случая, — процедил Порскин.
— Ну так понаблюдайте… Заведите об этом речь в какой-нибудь гостиной — и увидите, как через полчаса добродушные матроны и даже некоторые благоразумные мужи начнут брызгать друг в друга ядовитой слюной.
— Вы чрезвычайно категоричны, господин Безценный.
— А вы недалёки, если отворачиваетесь от очевидного, — парировал Витольд.
Они помолчали. Потом Порскин заговорил немного другим, более приглушенным тоном:
— Итак, вы категорически отрицаете, что между вами и погибшей Анной Николаевной Скарятиной существовала любовная связь?
— Отрицаю. Я уважал Анну Николаевну, любил ее, ценил в ней достойного собеседника, но и только.
— Что означает — «любил»?
— Не то, что вы подразумеваете.
— Вы отрицаете вашу ссору вчера в ложе?
— Отрицаю.
— Настаиваете на том, что это был дружеский спор?
— Настаиваю.
— Вы только вчера узнали о вашем исключении из университета?
— Да, — сказал Витольд. — Вчера.
— Свидетели показывают, что один раз вы даже ударили Анну Николаевну, — после выразительной паузы произнес следователь.
Я почувствовал, что холодею от ужаса.
Макрина, забытая нами в углу, тихо ахнула и прикрыла рот рукой.
Витольд побагровел.
— Я ее ударил? — переспросил он, приподнимаясь. — Это какая же сволочь, интересно, врет?
— Господин Лисистратов, в частности. Вопрос, впрочем, в том, точно ли он врет…
— Черт! Идиот! — взорвался Витольд. — В жизни не поднял бы на нее руки… Кретин, пьяница! — Он покусал губу и вдруг опять расхохотался. — А, понял, что он увидел да истолковал по-своему… Это была тетрадь.
— Что? — Порскин даже задохнулся. — О чем вы говорите?
— У Анны Николаевны была с собой тетрадь с полевыми дневниками одной экспедиции… Мы, собственно, как раз и спорили по поводу одного места в этих записях. Наверное, я разгорячился и сильно хлопнул по тетради, а Лисистратов решил, будто я замахиваюсь на самоё Анну Николаевну.
— Полевые дневники одной экспедиции? — переспросил Порскин. — Вы хоть сами себя слышите, Безценный? Что вы несете?
— Какое слово из сказанных мной прозвучало неотчетливо? — огрызнулся Витольд.
— Смените тон, — приказал Порскин. Витольд сверкнул на него очками и не ответил. — Вы хорошо разглядели госпожу Скарятину в театре? Помните, как она выглядела вчера вечером?
— Разумеется, если я ее, по вашим словам, прямо в ложе и убил, — сказал Витольд. Он снял очки, бросил их на стол и прибавил: — Черт знает что.
— Она была в изящном наряде, с меховой накидкой и диадемой, украшенной изумрудами, — продолжал Порскин.
— Очевидно, — сказал Витольд.
— То есть, оделась соответственно обстоятельствам.
— Очевидно, — повторил Витольд.
— В таком случае, как вписывается в этот облик дневник полевой экспедиции? — с торжеством вопросил Порскин. — Насколько я понимаю, подобные дневники обыкновенно имеют вид затрепанной тетрадки, весьма нечистой, с размазанными насекомыми, пятнами почвы и так далее. И все-таки вы продолжаете настаивать на том, что госпожа Скарятина взяла с собой в театр такую неподобающую вещь?
— Она обернула дневник красивой бумагой и украсила бантом, — вставил я. — Так что он сделался похожим на своего рода театральную сумочку.
Порскин живо повернулся в мою сторону.
— Попытка выгородить вашего человека, господин Городинцев, делает честь вашему сердцу, но не уму… К тому же, вынужден вас огорчить: никакой тетради в ложе обнаружено не было. Там имелись два пустых стакана из-под коктейля, пустая фляжка из-под можжевельниковой настойки, нетронутая коробка шоколадных конфет и веер из серых перьев.
— Должна быть тетрадь, — сказал я с каким-то тупым упрямством.
— Не было никакой тетради! — почти выкрикнул Порскин и уже тише продолжил: — Я внимательно изучил все предыдущие дела здешнего маниакального убийцы. Действительно, интервал выдерживался им в два года, самое малое — в год и восемь месяцев. Как хорошо известно, такие убийцы получают потребность совершить очередной акт насилия либо при накоплении моральной усталости, либо после сильного потрясения. Он убил ксена. На следующий день погибла Анна Николаевна… А между этими двумя событиями господин Безценный был исключен из университета! Первое убийство совершилось преступником для того, чтобы погасить моральную усталость. Второе — возможно, произошло в пылу раздражения ссоры. Типичная для маниака потребность снять стресс плюс мотив. Все сходится идеально. Учитывая, господин Безценный, что жертва — ваша любовница, с которой вы не могли встречаться открыто вследствие вопиющего неравенства как в возрасте, так и в социальном положении. Вы могли испытывать по отношению к ней давнюю скрытую агрессию.
