— Трофим Васильевич, — мягко произнес Конон Порскин, — мне трудно поверить в то, что человек ваших лет, обладая столь прекрасным электромобилем, не будет пользоваться им при малейшем случае. А между тем вы до сих пор ни разу на нем не выезжали.
— Да, — сказал я, — сдаюсь. Вы верно угадали: мне показали его только сегодня. Прежде сарай стоял заколоченным.
— Кто в точности показал? — насторожился Порскин.
— Безценный…
Порскин весь подобрался и сделал у себя несколько заметок в блокноте. Я рассердился, и на него, и на себя самого.
— Конон Кононович, — от возбуждения я без запинки произнес это имя, — Безценный рассуждал абсолютно так же, как вы. Что я обязательно начну повсюду разъезжать в электромобиле. А между тем эта машина вызывает неприятные воспоминания у одной особы, которой я должен непременно был понравиться.
— У какой особы?
— У Анны Николаевны Скарятиной.
— Почему?
— Потому что мой покойник дядя к ней сватался, и весьма настойчиво, и делал это, в том числе, при помощи электромобиля. А Витольд хотел, чтобы я со Скарятиной подружился.
— Для чего?
— Она обладает в наших краях немалым влиянием. Ее отец — владелец театра.
— Ясно, — сказал Порскин и сделал еще одну заметку у себя в блокноте.
Меня это страшно нервировало. Бог знает, что он там писал! Он отложил карандаш и уставил на меня свой тяжелый, как у статуи, взор:
— Расскажите теперь о вашей прогулке.
Я пожал плечами. Почему-то мне не хотелось говорить ему о моем приключении с Харитином и Софьей. Опять начнет трактовать по-своему и выйдет одна путаница. Поэтому я сказал:
— Как вы правильно отметили, я сразу же захотел испытать мой электромобиль и совершил поездку в сторону имения «Родники», но значительно дальше его; а потом возвратился.
— Подозрительного по пути ничего не замечали?
— Нет, — сказал я твердо. — Подозрительного — ничего.
— Разбойников не видели?
— Нет.
— Даже краем глаза?
— Нет, господин Порскин. Я не исключаю, что они действительно выходили сегодня на свой промысел, но, поскольку я ехал на очень большой скорости, то попросту проскочил мимо…
— Понятно. — Порскин закрыл блокнот и вздохнул.
— Могу я, в свою очередь, поинтересоваться, какая причина привела вас опять в «Осинки»? — осведомился я, чувствуя, что настал мой черед задавать вопросы и что Порскин мне ответит.
И точно. Он вынул из папки фотографический снимок большого формата и показал мне.
— Не пугайтесь, она мертвая, — прибавил он, указывая на изображенную там женщину.
Женщина лежала на спине, отвернув голову вправо. На ее шее чернело пятно, как будто кусок плоти был вырван. По щеке тянулись четыре толстых полосы — следы от когтей или шипов. Волосы женщины смялись и слиплись от крови, один глаз был полуоткрыт, рот кривился.
Надеюсь, я сумел сохранить хладнокровие и вернул Порскину снимок, даже не побледнев. Ну, если и побледнев, то самую малость.
— Кто она? — спросил я.
— Ольга Сергеевна Мякишева, — ответил Порскин. — Компаньонка Анны Николаевны Скарятиной, которой вы хотели понравиться. Погибла несколько лет назад. Ее смерть до сих пор не раскрыта. Как, впрочем, и некоторые другие. — Он взялся за чашку, поднес к губам, но чай был уже им выпит, и Порскин с досадой поставил чашку обратно на блюдце. — Приблизительно раз в два-три года в Лембасово или в ближайших его окрестностях происходила необъяснимая смерть… Я заглядывал в архивы.
— Я не понимаю, — сказал я. — Вы разве занимаетесь убийством госпожи Мякишевой?
— Нет, до сих пор я занимался исключительно бандой Свинчаткина, — ответил Порскин. — Мне уже приходилось работать над подобными делами. Схема отработанная: родственные и дружеские связи, источники продовольствия… Рано или поздно такой человек попадается. Никому не удается долго существовать вне закона. Мы чересчур зависим от множества факторов… Мы, люди, — прибавил он, как будто речь могла идти о ком-то еще. — Мы опутаны множеством нитей и разрывать их безнаказанно не научились.
— Пока все более-менее понятно, — сказал я.
Порскин вздохнул:
— Но потом дело Свинчаткина начало сплетаться с другими. А этого я очень не люблю. Особенно когда другие, дополнительные, дела — старые и нераскрытые. Вы готовы пойти со мной, Трофим Васильевич?
— Да, — сказал я. — Почему бы и нет? Если, конечно, не на край света.
— Немного за пределы вашего сада, — ответил Порскин.
Мы вышли в прихожую, набросили куртки и пошли по аллее. Мурин успел подмести ее до середины, а потом забросил — не то устал, не то нашел занятие поважнее.
Затем мы выбрались на дорогу, миновали несколько служебных построек и дом одного из моих арендаторов.
— Здесь, — сказал Порскин и показал рукой.
Я разглядел фигуру полицейского, который стоял с отсутствующим видом и глазел по сторонам. Никакого развлечения однообразный пейзаж ему предоставить не мог, бедняга замерз и утомился от скуки.
— Здесь, — повторил Порскин.
Мы подошли вплотную, и я наконец увидел, что на снегу лежит мертвое тело.
* * *
Я уже как-то имел случай признаться в том, что страдаю мнительностью. В припадке мнительности я начинаю воображать, будто весь мир вертится вокруг моей персоны и при том с единственной целью — уязвить меня побольнее. Поэтому при виде мертвеца, одетого в тулуп и лежащего вниз лицом, я последовательно подумал:
— что это Матвей Свинчаткин и что в кармане у него улики, указывающие на наши с ним дружественные отношения;
— что это, упаси Бог, Витольд, погибший при подозрительных обстоятельствах (которые указывают на меня);
— что это Серега Мурин, впавший в безумие вследствие какого-то моего необдуманного поступка и умерший, таким образом, по моей вине;
— что это, наконец, какой-то неизвестный человек, которого я случайно сбил на электромобиле.
Все эти соображения пронеслись у меня в голове с быстротой молнии и обожгли каждую из моих бедных мозговых извилин. Очевидно, я сильно побледнел. Порскин сразу это заметил:
— Что ж вы прямо как сметана побелели! Мертвецов неужто боитесь? Выпейте-ка глоточек, — и протянул мне, вынув из кармана, маленькую фляжку с коньяком.
Я отпил «глоточек» и выдохнул. Порскин отобрал у меня коньяк, прикончил его, спрятал обратно в карман фляжку и обратился к полицейскому:
— Что «карета»? Едет?
— Едет, — ответил полицейский. — Обещались через полчаса уже забрать.
— Хорошо, — сказал Порскин.
