Рамон улыбнулся ей, и тут Эстрелла поняла, что пойдет с ним хоть на край света. Если раньше она немного сомневалась, то теперь точно знала, что действительно любит своего будущего мужа. И никаких колебаний, только вперед!
А Рамон?
Она знала, почему он женится на ней. Они начинали свою совместную жизнь неправильно. Их брак был по расчету, удобный для обоих брак, но это вовсе не значит, что он должен таким оставаться и впредь. Его скрепляла взаимная страсть, и пока она существует между ними, они будут вместе.
А вдруг, со временем, Рамон почувствует к ней нечто большее, чем просто обжигающая страсть? Для начала этого вполне достаточно. Кто знает, может быть, ей удастся передать мужу хоть половину той любви, которую она ощущала в своем сердце.
Это мысль помогла ей продержаться всю долгую свадебную церемонию и банкет после нее. Сейчас она могла расслабиться, но сегодня ночью, когда они останутся наедине на вилле на побережье Коста-Брава, которую Хуан Алколар арендовал для их первой супружеской ночи и медового месяца, она начнет ковать, в огне их брачного ложа, свое счастье.
У нее обязательно получится. Иначе их брак обречен на гибель. Если она не сможет превратить физическое желание, которое Рамон испытывает к ней, в нечто более глубокое, более сильное, тогда рано или поздно это желание неизбежно потухнет. А следовательно, Эстрелла потеряет Рамона. Он уйдет от нее навсегда.
Но у нее еще есть время, чтобы не допустить этого. И она использует его.
Начиная с сегодняшней ночи.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Слава богу, эта свадьба закончилась, с облегчением вздохнул Рамон.
Если бы он провел еще хотя бы час, хотя бы минуту за вежливыми разговорами и поздравлениями, улыбаясь на шутки сомнительного свойства о потере свободы, о грядущей брачной ночи, он бы просто взорвался.
Это не означало, что Рамон не получал удовольствия от свадебного банкета, ему все нравилось, но только в начале. Он наслаждался тем, что вся его семья была рядом, что он танцевал с Эстреллой, с Мерседес, с Кэсси и опять с Эстреллой. Но все должно быть в меру. Он более чем достаточно пообщался со всеми.
Теперь ему хотелось остаться наедине с женой.
С женой!
Рамон оглядел огромную бальную комнату, увидел Эстреллу, которая блистала в своем ослепительном красном платье. Она смеялась над чем-то вместе с Мерседес. Сейчас она была совсем не похожа на то бледное, испуганное создание, которое появилось сегодня в церкви. Отважная Эстрелла, которая решилась бросить вызов и отцу, и всему городу, но оказалась не в состоянии скрыть неуверенность в последнюю минуту.
— Она выглядит великолепно, не так ли?
Отец Рамона подошел к нему с бокалом вина. Он тоже смотрел на Эстреллу, и что-то явно привлекло его внимание, заставило посмотреть на нее более пристально.
Хуан Алколар умел владеть своими чувствами. Даже с близкими он никогда не повышал голос.
— Она напоминает мне Хонорию.
Рамон резко повернул голову, не в состоянии поверить тому, что услышал. Хонория была законной женой Хуана, матерью Хоакина и Мерседес. Рамон удивился, что отец заговорил с ним об этом сейчас, Хуан никогда раньше не говорил о ней.
— Эстрелла похожа на Хонорию?
— Очень.
Хуан сделал большой глоток, как будто набираясь сил для продолжения разговора.
— Не совершай моих ошибок, Рамон.
— Ошибок?
— Я любил двух женщин, — сказал он. — И потерял их обеих.
— Мою мать?
Его отец грустно кивнул.
— Я обожал Маргариту, но я был молодой и глупый. Я сказал, что не хочу обязательств, не хочу жениться, и тем самым разбил ее сердце. Вот почему она вышла замуж за Рубена Дарио.
Почему он заговорил со мной об этом? — спросил себя Рамон. Почему именно на свадьбе его отец упомянул маму, даже назвал ее по имени.
— Но вы же встретились снова?
Его голос невольно стал грубым.
— Только однажды. Мы встретились случайно, много лет спустя — я был женат на Хонории, и Хоакину было почти два года… — он тяжело вздохнул. — Твоя мама все еще оставалась самой прекрасной женщиной, которую я когда-либо знал, женщиной моей мечты. А она была потерянная, одинокая. Они с Дарио не могли иметь детей, и их брак рушился. Я не горжусь тем, что случилось. Мы провели вместе одну неделю, когда Рубен находился в Америке. Одну прекрасную неделю. Но мы оба знали, что это не могло долго продолжаться. Никто из нас не смог бы жить с чувством вины. Мы разошлись.
Хуан допил вино, которое оставалось в бокале.
— Ты родился девять месяцев спустя.
— И моя мать умерла до того, как мне исполнилось два месяца.
Рамон совсем не помнил ее. Только лицо на фотографии.
— Но ты быстро забыл ее, — сказал он с горечью в голосе. — У тебя быстро появилась другая. Алекс всего на год моложе меня.
— Нет! — оборвал его отец. — Все было совсем не так! Я совершенно сошел с ума от горя. Во время деловой поездки в Англию мне встретилась женщина, которая работала экономкой в том месте, где я остановился. Она была очень похожа на твою мать, на Маргариту. Когда мы встретились, я сильно напился. У нас была всего одна ночь. Я даже не знал, что она забеременела. До тех пор, пока не появился Алекс.
— Тогда кто же вторая?
Эстрелла закончила разговор и оглядывалась, ища кого-то. Она поймала взгляд Рамона, улыбнулась ему так, что у него от счастья закружилась голова, и направилась к нему.
— Кто была вторая женщина, которую я любил? А как ты думаешь? Хонория — моя жена, мать Хоакина и Мерседес.
— Но я всегда считал, что это был брак по расчету.
— Мне тоже так казалось — вначале. Я не ценил, что имел.
— Тебе надо было все рассказать Хоакину.
— Я рассказал в день его свадьбы. И он попросил меня рассказать это и тебе тоже.
— Правда?
Эстрелла почти подошла к ним. Еще пара секунд, и она будет совсем рядом. Даже когда он просто смотрел на нее, Рамон не мог сосредоточиться.
— Ты очень похож на меня, Рамон. Хоакин тоже это знает. Мы оба хотим, чтобы ты не повторял моих ошибок.
— Я…
Внезапно Рамону тоже захотелось вина. Казалось, горло совсем пересохло, и он был не в состоянии выговорить ни слова.
— Какие ошибки? — спросил он с недовольством, любуясь прекрасной фигурой жены.
— Я недостаточно отдавал. — Хуан не стал объяснять, что он имеет в виду. — Я получал то, что хотел, но не давал никаких обязательств, в которых эти женщины так нуждались, пока не стало слишком поздно.
— Тебе не стоит волноваться…
