Это более вероятно, если только Алиса не обманула ее.
Или у таинственной Синей Горы Марусю ждет что-то совершенно другое, что-то, чего она и вообразить-то себе не может?
В любом случае надо идти, а она вместо этого лежит на мягкой лежанке под теплой, пахнущей ромашками оленьей шкурой в избушке бабы Раи и ей хо-ро-шо!
Потянувшись, девочка все же пересилила себя и села, откинув шкуру. В углу похрапывал Уф, на топчане у дальней стены мерно дышал Илья. Маруся даже в полумраке видела, что с ним все в порядке: на щеках румянец, рука подсунута под щеку. В таких позах не умирают, в таких позах спят, спят сладко, видят хорошие сны и улыбаются во сне.
Сквозь крохотное оконце пробивался солнечный свет. Значит, еще не ночь.
Или уже не ночь?
«Сколько же я все-таки проспала?» — этот вопрос не давал Марусе покоя. Она умылась ледяной водой из кадки, обошла стол и толкнула обитую шкурами низкую дверь.
Полянка, где стоял удивительный дом бабы Раи, совсем не изменилась с того момента, как путники обнаружили ее. То же корыто с водой — Маруся теперь знала, для кого эта вода — те же вывешенные на просушку шкурки. И сама хозяйка здешних мест баба Рая хлопочет в сторонке у костерка, помешивая в котелке над огнем густое пахучее варево.
И самое главное — солнце в небе все на том же месте!
Висит себе оранжевым апельсином над тайгой, собирается клониться к закату, но до сумерек, до этого самого заката еще уйма времени. Часа три, не меньше.
«Сутки! — поразилась Маруся. — Я проспала сутки! Все пропало…»
— Как отдыхалось-то, девонька? — улыбаясь, спросила баба Рая, подходя с дымящимся котелком в руках к потерянно топчущейся на высоком крыльце Марусе.
— С-спасибо… А сколько сейчас времени?
— Спала-то ты недолго, — успокоила ее старушка, деловито срывая в разбитом возле избушки огородике листья какого-то растения и кроша в похлебку.
— А как будто целую ночь, — облегченно улыбнулась девочка.
— Ну-тко, на то и травки я заваривала, на то и слова шептала. Так-то вот. Давно ж вы в пути-то, без отдыха нельзя. Кушать будешь, дочка?
— С-спасибо, не хочется, — покачала головой Маруся. — А Илья? Как он?
— Кушать надо. А с твоим кавалером нормально все будет. Спит сейчас. Пять ден спать станет. Так-то вот. Во сне вся хворь комариная из него вон выйдет. Проснется — хоть под венец, хоть к станку, — засмеялась баба Рая.
— К какому станку?
— К токарному или, скажем, фрезерному, — непонятно ответила старушка. — Пойдем-ка в дом, мохнача будить пора, а то хлебово поспело, простынет, коли ждать долго. Да и времени у вас и впрямь в обрез…
— А вы откуда знаете? — удивилась Маруся.
Баба Рая поднялась по скрипучей лесенке, заглянула в глаза Маруси своими бездонными, черными глазками-бусинками, усмехнулась беззубым ртом:
— А виденье мне было, девонька. Шаманское виденье, духами Верхнего мира насланное, не иначе. Так-то вот.
— Что за видение? — обмерла Маруся. Ей казалось, что старушка своими чудными глазами просвечивает ее насквозь, как рентгеном.
— Видала я, — нараспев заговорила баба Рая, — что явится ко мне девица-красавица с молодцом болезным и мохначем-бобылем. За плечами той девицы тяжкий путь, на душе у той девицы тяжкий камень, впереди у той девицы тяжкое деяние. Так-то вот…
2
Маруся с аппетитом уплетала похлебку, посматривая на толстого хозяйского кота по прозвищу Бегемот. Кот охотился за мухой, обыкновенной такой, нормальных размеров мухой, ползающей по подоконнику. Сам кот тоже был нормальным. Маруся вспомнила, каких созданий они с Уфом видели накануне возле дома бабы Раи — и девочку передернуло от отвращения…
…Заметив избушку на курьих ножках, они с Уфом решили спрятаться в кустах и понаблюдать.
Конечно же, никаких курьих ножек у дома не было, просто стоял он на двух лиственничных стволах, и это несколько успокоило Марусю.
— Челофека тута жифет, — принюхавшись, прошептал ей на ухо Уф. — Хорофый.
— Ты откуда знаешь, что хороший?
— Моя знать. Уф… Моя чуф-сфо-фать!
Маруся попробовала вызвать Исинку. Конечно, после признания Ильи она больше не могла доверять искусственному интеллекту, но больше посоветоваться было попросту не с кем.
— Исинка, Исинка! Вызывает Маруся! Алло! Ответь мне! — приблизив усик микрофона к самым губам, раз за разом повторяла девочка, но безрезультатно — связи не было. Сняв с головы бесполезную гарнитуру, она убрала ее в карман. Все, теперь надеяться оставалось только на себя.
…Ждать хозяина странной избушки пришлось недолго. Скрипнула дверца, и по шаткой лесенке вниз спустилась женщина с корзинкой в руках. Даже издали Маруся заметила, что женщина очень старая. Согнутая спина, коричневое морщинистое личико под меховой шапочкой, седые косы чуть не до земли. Одетая в самовязаное платье и вытертую бархатную безрукавку-душегрейку, старушка двигалась медленно, совершая экономные движения, как все пожилые люди.
А вот голос у нее оказался молодой и звонкий.
— Гостинечки дорогие! — прозвучало над полянкой. — Пожальте на угощенье! Куть-куть-куть!
Маруся в первый момент решила, что старушка обращается к ним с ехху, но в ответ на призывный клич затрещали ветки, зашумела тайга и из-под лесного полога полезли, поползли, полетели такие твари, каких и в страшных снах не увидишь.
Лишенные меха, красные, будто обваренные, голокожие зайцы; ежи размером с собаку, чьи спины вместо иголок украшали черепашьи панцири; бесхвостые бурундуки с рожками; куропатки на длинных ногах-ходулях. Особенно девочку поразила лисица-сороконожка. Ног, а точнее, лап у нее было, конечно, не сорок, но никак не меньше десяти.
Из тайги появлялись все новые существа — гигантские жабы с крокодильими гребнями на спинах, белки с копытцами вместо лапок, выбежала пара обросших длинной шерстью косуль с кабаньими рылами, пришлепал ластоногий медвежонок. Последним на полянке появился лось. Лось как лось, большой, очень похожий на тех, что Маруся видела в биопарках.
Только двухголовый.
Старушка, ласково приговаривая:
— Ох вы, мои детушки, ох вы, мои бедняженьки… — принялась кормить уродцев, вытаскивая из корзинки угощение.
Зверье доверчиво шло к человеку; птицы садились на плечи и голову старушки, голые зайцы ластились у ног, медвежонок забрался в корыто и плескался там, как настоящий тюлень.
Корзинка старушки казалась бездонной — в ней нашлось лакомство для каждой твари. Последним получил две краюхи хлеба жуткий лось. Обе его головы по очереди приняли хлебные краюхи, и, задевая рогами ветви, таежный великан убрел в чащу.
Вскоре полянка опустела. Старушка вытряхнула из корзинки крошки, шагнула было к избушке, но на полдороги остановилась, повернула голову в ту сторону, где прятались путники, и спросила:
