Доктор попытался остановить Маркуса нетерпеливым жестом.
— Знаю, знаю, детектив-сержант, но в том и будет наша работа — игнорировать суждения большинства и сосредоточиться на фактах. И самым заметным из этих фактов является следующий: мы столкнулись с женщиной, чье поведение олицетворяет собой, как выясняется, две исключающие друг друга жизненные позиции и серии действий. Одна — дарующая заботу, другая — сеющая разрушения. Возможно, даже смерть. Если мы допускаем, что она вменяема, мы обязаны вывести между ними связь.
— Тяжко, — произнес мистер Мур. — Чертовски тяжко.
— Отчего же, Джон? — возразил доктор, когда мы выехали из-под уютных зеленых сводов парка в юго-западном его углу, миновали Манеж и принялись огибать памятник Колумбу в редком потоке уличного движения. — Кто из нас может утверждать, что ни разу не бывал раздираем противоречивыми желаниями и целями? Возьмите себя. Сколь часто случается вам выходить из дому и поглощать чудовищные объемы жидкой отравы в форме дорогого алкоголя, попутно вдыхая дозу за дозой токсичного алкалоида, известного под названием «никотин»?
— И кто, — возмущенно поинтересовался мистер Мур, — столь часто составляет мне в этом компанию?
— Вы не уловили мою мысль, — ответил доктор. — Иногда по окончании очередного раунда этого косвенного самоуничтожения вам приходится тратить часы на заботу о себе, словно вы — малое дитя. Где же здесь логика?
— Ну, ладно, ладно, — раздраженно отозвался мистер Мур. — Но имеется огромный провал между высмеиванием моих вредных привычек и демонстрацией того, как женщина может заботиться — в качестве сестры милосердия родильного отделения, ради всего святого, — вынашивать жажду убийства младенцев и при этом оставаться в своем уме.
— А ваши исследования не смогли ничего прояснить, доктор? — поинтересовался Люциус.
— Боюсь, что нет, — ответил тот со знакомой тоской, сопровождавшей эти его усилия все последние дни. — Как я уже говорил Саре, в современной психологической литературе возможно отыскать лишь бесценные крупицы того, что хоть как-то касается вопроса. И Краффт-Эбинг,
[22]
и Фрейд — оба готовы рассматривать сексуальный аспект взаимоотношений матери и ребенка, главным образом — в контексте мальчиков. Эти люди даже ухитряются говорить о желании детей уничтожить своих родителей, буквально или фигурально, но — опять-таки акцентируя внимание на мальчиках. Кроме того, имеются исследования насилия со стороны мужчин по отношению к детям — хотя и на фоне общих дискуссий о вторичном воздействии алкоголизма и наркотической зависимости. Но тщетно пытался я отыскать действительно значимое обсуждение случаев женского насилия по отношению к детям на их попечении, будь они их собственными или же чужими. Общепринятое суждение таково, что подобные случаи либо экстремальны, либо запоздалые проявления послеродового психоза, а в тех случаях, когда подобный диагноз неуместен — умственного расстройства неизвестной этиологии. Боюсь, официальные юридические отчеты и заключения в этом отношении оказали куда большую помощь, нежели изыскания психиатров.
— Правда? — с некоторым удивлением переспросил Маркус: перед тем, как прийти в полицию, он получил степень по юриспруденции. — Прогрессивное мышление юристов — вот это поворот.
— Именно так, — ответил доктор. — И я вовсе не хочу сказать, что в судебных или юридических кругах проводилось систематическое изучение феномена. Но судьи просто вынуждены признавать те реалии, которые выносятся на их рассмотрение, и реалии эти слишком часто обретают черты матерей, гувернанток и других взрослых женщин, подвергающих насилию детей. И зачастую — грудных.
— Но если я не ошибаюсь, — заметил Маркус, — вину за детоубийство обыкновенно возлагают на одного из двух козлов отпущения правовой системы — нищету или незаконнорожденность.
— Верно, Маркус, — но, между тем, можно вспомнить ряд дел, среди которых есть даже несколько громких, которые нельзя объяснить ни чрезвычайной бедностью матери, не позволяющей выкармливать дитя, ни ее незамужностью. И списать все на неизвестную науке разновидность умственного помешательства также возможным не представляется. Помните дело Лидии Шерман?
[23]
Это печально знаменитое имя, прозвучавшее как раз когда наш экипаж преодолевал 42-ю улицу по Восьмой авеню, привело обоих Айзексонов и мисс Говард в состояние, близкое к экстазу.
— Лидия Шерман, — тоскливо промолвил Люциус. — Королева отравителей. Да-а, вот это было дело…
— И мы никогда не узнаем, сколько же людей она порешила, — продолжил Маркус тем же тоном. — Их могут быть десятки.
— К тому же, — добавила мисс Говард, возвращаясь ближе к теме, — некоторыми жертвами ее были дети, в том числе — ее собственные. И она не была бедной или незамужней, когда травила их.
— Именно, Сара, — сказал доктор. — Она убивала отца детей и, готовясь к следующему замужеству, понимала, что дети просто, как она выражалась, «мешают». Пресса весьма подробно осветила это дело. Но с точки зрения тогдашних алиенистов и их коллег в последующие годы, дела с равным успехом могло и не быть: хотя многие сочли ее на суде совершенно здравой, дело происходило добрых четверть века назад.
— Как ни жаль прерывать это заседание клуба почитателей Лидии Шерман, — сказал мистер Мур, — но она не была сестрой милосердия — она охотилась за состояниями.
— Конечно, Джон, — ответила мисс Говард, — однако то было наглядным свидетельством, что из факта рождения женщиной не обязательно следует талант к заботе — и даже склонность к ней.
— А памятуя о ее деле, с учетом похожих случаев, — добавил доктор, — мы можем отбросить сентиментальную чепуху профессора Джеймса насчет того, что родительские инстинкты сильнее развиты у женщин, нежели у мужчин, и насчет благородства матери, лелеющей свое больное чадо. Дети Лидии Шерман были больны, это безусловно, однако болели исключительно благодаря тому, что она травила их мышьяком, — и все ее благородные начинания заключались лишь в последующем увеличении дозы того же яда. Нет, я все больше склонен возвращаться к единственному краткому замечанию, обнаруженному несколько дней назад…
— Ремарка герра Шнайдера касательно материнского эготизма? — догадалась мисс Говард.
Доктор кивнул:
— Чтобы вы все знали: Шнайдер заметил, что мать, едва дитя ее появляется на свет, переносит — я цитирую — «весь свой эготизм на ребенка»…
— И чем это может нам помочь? — спросил мистер Мур. — Дети-то в «Родильном доме» были не ее, как и дочь сеньоры Линарес.
— Но по тому, как она забрала Ану, — сказал Люциус, — можно определить, что она чувствовала себя — как ты выразился, Маркус? — вправе взять этого ребенка?
