Либби Хатч — или, как ее назвали в обвинительном акте большого жюри, миссис Элспет Хантер — была арестована в доме № 39 по Бетьюн-стрит в Нью-Йорке днем во вторник. Шериф Даннинг в пятницу связался с нью-йоркской полицией, бюро немедля установило за ней наблюдение и доложило, что она, похоже, не собирается совершать никаких шагов, чтобы смыться из города (пока городские фараоны наблюдали за нею, они, похоже, не встретили никакого противодействия со стороны Пыльников: это мы сочли за дальнейшую демонстрацию того, что Либби не намеревалась избегать задержания). Шериф Даннинг распорядился, чтобы детективы Девятого участка не предпринимали никаких действий в отношении ареста женщины до его прибытия, если только не станет похоже на то, что она собирается дать деру; потом, в понедельник, сам отправился в город на поезде в сопровождении двух своих помощников.
Подобный довольно неспешный способ задержания убийцы слегка смутил нашу часть отряда, но мистер Пиктон объяснил, что чем дальше мы сможем отложить появление Либби Хатч в Боллстон-Спа, тем дольше сможем пользоваться преимуществом зловещего, испуганного затишья, накрывшего город. Поэтому, провожая шерифа Даннинга с его ребятами на станции, он не стал убеждать их браться за дело слишком поспешно, и инструкцию эту Даннинг воспринял как позволение ему с помощниками спокойно насладиться ночью в большом городе, прежде чем возвращаться домой со своей пленницей. На вокзале Гранд-Сентрал их встретила пара детективов из бюро и препроводила в город, в Девятый полицейский участок, что на Чарлз-стрит (не зная о том, что в расследование мистера Пиктона вовлечены нью-йоркские детективы, шериф Даннинг избавил себя от холодного приема, который почти наверняка получил бы, упомяни он имена Айзексонов). Вместе служители закона решили подождать до утра вторника, а уж тогда захлопнуть капкан для миссис Хантер — и нам осталось лишь воображать, чем шериф с помощниками развлекались той ночью, ведь вряд ли сыскался бы кто-то более подходящий для обеспечения им славного времени в большом городе, чем молодцы из Девятого. Тот факт, что Даннинг протянул с арестом миссис Хантер до полудня вторника, похоже, явственно свидетельствовал о том, что он со своими мальчиками в полной мере вкусил культурных «достопримечательностей» Нью-Йорка. Но, как показало развитие событий, похмелье во вторник им особо не повредило: прибыв на Бетьюн-стрит, они обнаружили, что миссис Хантер уже собралась и готова ехать — будто, как сообщил шериф Даннинг мистеру Пиктону, когда звонил тому с вокзала Гранд-Сентрал перед посадкой на северный поезд, почти жаждала начала процесса. Продолжил Даннинг сообщением о том, что, если не будет задержек, он с помощниками доставит задержанную к полуночи.
Весь вторник жители Боллстон-Спа продолжали томиться тем, что мистер Мур, верный формулировке, настойчиво продолжал именовать «нравственной причастностью» к делу. У них не было иного выбора, кроме как продолжать эту тягомотину до самого вечера, когда все ожидали возвращения Либби в кандалах; на самом деле начинало казаться, будто сии тягостные раздумья будут занимать город бесконечно или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не явится с объяснением убийств и тем самым снимет это общество (кое если и не породило Либби Хатч, то во всяком случае поверило ее лжи) с крючка. Разумеется, знай они, что один из тех немногих людей в стране, кто смог бы предложить подобное объяснение, в этот самый момент паковал чемоданы в Чикаго и готовился к путешествию в их город, настроение их, видимо, было бы совсем иным.
Но, к счастью для нас, единственным, кто пока пребывал в курсе перемещений мистера Кларенса Дэрроу, был Маркус — и под конец дня вторника он вернулся из Чикаго раньше загадочного среднезападного юриста. Обменявшись теплыми приветствиями с остальными на станции, Маркус передал мне чемодан (который немедля выхватил Эль Ниньо, отказавшись позволить мне нести его), и мы тронулись по Бат-стрит к зданию суда. Нам было велено вести детектив-сержанта в вышеупомянутое здание, как только тот сойдет с поезда, поскольку, даже несмотря на необходимость уделять внимание множеству неотложных дел в конторе (начало процесса было намечено на следующий вторник, 3-е августа), мистер Пиктон заявил, что нет ничего важнее, нежели разузнать подноготную и тактику этого наемного адвоката, призванного противостоять ему из такой дали. Я-то понимал, что Маркусу после столь долгой дороги не помешала бы горячая ванна и какая следует пища, но приказ есть приказ. Кроме того, открытия, сделанные им относительно мистера Дэрроу, были таковы, что он и сам сгорал от нетерпения поделиться ими с остальными. В силу этого доктор сократил на сей раз свое пребывание с Кларой Хатч (он по-прежнему занимался с нею с обычным своим усердием) и присоединился к нам на станции, готовый устроить Маркусу свою собственную версию «допроса третьей степени»: с применением коробки лучших, изготовленных на заказ сигарет вместо ярких ламп, и фляжки великолепного виски мистера Пиктона взамен кастета.
И, усевшись в большое старинное кожаное кресло в кабинете мистера Пиктона, с виски в одной руке и сигаретой в другой, Маркус начал свой отчет:
— Демографические данные выяснить было довольно просто, во всяком случае — существенную их часть, — изрек он, глотнув из фляжки, отставив ее в сторону и извлекши маленький блокнот. — Ему тридцать девять или сорок — точную дату рождения я не отыскал. Родители: священник-унитарий, оставивший кафедру ради карьеры краснодеревщика, и суфражистка из Новой Англии. Он, кажется, по большей части похож на отца — старик так и не утратил боевого духа крестоносца. Сам же Дэрроу всю жизнь был очарован Дарвином, Спенсером, Томасом Гексли
[53]
— считает себя вполне рационалистом. О, кстати, он осведомлен и о ваших трудах, доктор Крайцлер.
— Неужели? — удивленно осведомился доктор. — И как же вы это узнали?
— Спросил у него, — просто ответил Маркус. — Заехал повидать его вчера вечером — сказал, что я издатель из Нью-Йорка, хочу, чтобы он защищал анархиста, обвиняемого в изготовлении бомб. Кстати, последняя часть истории истинна — помнишь Йохена Дитриха, Люциус? Того идиота из центра, который все время взрывал доходные дома, поскольку у него никак не хотели работать часовые механизмы?
— О да, — проговорил Люциус, вспоминая имя. — Парни из Семнадцатого участка забрали его как раз перед тем, как мы покинули город, верно?
— Так точно, — отозвался Маркус, медленно проводя большой рукой по густым черным волосам и протирая усталые карие глаза. — Как бы то ни было, один из чикагских фараонов, с которым я беседовал, сообщил, что Дэрроу питает слабость к анархистам — воображает, что и сам отчасти таков, интеллектуально. Потому он и согласился встретиться со мной. — Маркус встряхнул головой и от души затянулся сигаретой. — Странный он тип — вовсе не вяжется с тем, чего можно ожидать от человека, довольно прилично живущего на корпоративное жалованье. Ему, похоже, безразличен собственный внешний вид — одежда чуть мятая, волосы пострижены грубо и свисают на лицо. Но во всем этом есть что-то крайне робкое — даже нарочито. Он будто пытается разыгрывать эдакого простецкого героя, адвоката бескрайних прерий. Стиль разговора у него такой же: внешние манеры одинокого циника, но в то же время и гарантия того, что слышишь сердце романтика-идеалиста. Вот только насколько все это подлинно, или в какой части, я, конечно, сказать не могу. — Маркус перелистнул страницу в блокноте. — Есть и еще кое-какие мелкие детали: он фанат бейсбола и агностик…
