Виктор Морель, выдающийся гасконский баритон и актер, для которого сам Верди специально писал некоторые (и самые известные) арии, был сегодня вечером на редкость в хорошей форме, но я опасался, что мы в Крайцлеровой ложе – за исключением, пожалуй, одного лишь Сайруса – были слишком поглощены совсем другими материями, чтобы во всей полноте оценить разворачивавшееся представление. В первом антракте наш разговор быстро свернул от музыки обратно к делу Санторелли. Сара удивилась, как могло случиться, что побои, наносимые отцом Джорджио, вынудили того с пущей пылкостью предаться сексуальным похождениям. Крайцлер тоже отметил эту иронию, сказав, что если бы отец Санторелли был способен нормально побеседовать со своим сыном и потрудился бы извлечь на свет божий корни такого странного поведения, то не исключено, что ему удалось бы переменить ситуацию. Однако насилием он добился лишь того, что их отношения превратились в битву за выживание, кое в сознании Джорджио стало ассоциироваться как раз с теми действиями, против которых отец возражал. Весь второй акт мы с Сарой не переставали поражаться такой концепции, но уже ко второму антракту до нас стало доходить, что мальчик, позволявший использовать себя самыми непристойными и грязными способами, возможно, этим манером утверждал свою самость.
То же в полной мере могло относиться и к детям Цвейга, добавил Крайцлер, в пух и прах раскритиковав мое предположение, что сходство этих двух жертв и юного Санторелли случайно. Ласло предостерег нас от недооценки важности новых сведений: фактически, мы имели перед собой начатки шаблона, на котором может выстроиться общая картина тех свойств, что вдохновляли убийцу к насилию. За это следовало благодарить Сару и ее решимость посетить Санторелли, равно как и то, что ей удалось расположить к себе мать мальчика. Крайцлер, хоть и неуклюже, рассыпался в уверениях своей искренней признательности, а благодарность, вспыхнувшая на лице Сары, стоила всех тягот минувшего дня.
Иными словами, мы очень мило болтали, когда в том же антракте в нашу ложу вошли Теодор и мэр Стронг. Воздух заметно сгустился. Несмотря на чин полковника и репутацию реформатора, Уильям Л. Стронг так же, как и многие хорошо обеспеченные и немолодые нью-йоркские дельцы, всем своим видом показывал, что Крайцлер ему без нужды. Его честь не удостоил наше приветствие ответом – просто сел в свободное кресло и молча дождался, когда погаснет свет. Поэтому неуклюже объяснять нам, что Стронг хочет сообщить всем нечто весьма важное, выпало на долю Теодора. В «Метрополитен» отнюдь не считалось проявлением дурного тона беседовать во время представления, напротив – многие важные дела, в том числе и личного свойства, решались под аккомпанемент оперных арий. Но ни Крайцлер, ни я не разделяли подобного неуважения к происходившему на сцене. Иначе говоря, когда Стронг принялся читать нам свою нотацию под зловещие аккорды, открывшие Акт III, публику мы представляли собой недружелюбную.
– Доктор, – сказал мэр, даже не посмотрев в его сторону. – Комиссар Рузвельт убеждал меня, что ваш последний визит в Управление носил исключительно светский характер. Я склонен ему верить. – Крайцлер ничего не ответил, что несколько уязвило Стронга. – Вместе с тем, я изрядно удивлен, видя вас в опере в обществе служащего Полицейского управления. – И он довольно грубо кивнул в сторону Сары.
– Если вы желаете ознакомиться со всем списком моих светских знакомств, мэр Стронг, – смело сказала Сара, – я могу предоставить вам такую возможность.
При этих словах Теодор украдкой, но сильно сжал себе лоб, а градус мэрского гнева повысился, хотя Стронг и не обратил внимания на ремарку Сары.
– Доктор, возможно, вы не отдаете себе отчет, что в данный момент мы предпринимаем настоящий крестовый поход против коррупции в наших рядах, дабы очистить от скверны весь город. – И опять Крайцлер ничего не ответил – только еще сосредоточеннее принялся внимать Виктору Морелю и Фрэнсис Сэвилль, запевшим в сей момент дуэтом. – В этой битве у нас достаточно врагов, – продолжил Стронг, – и если они найдут способ опозорить или же дискредитировать нас, они этим способом воспользуются. Я понятно излагаю, сэр?
– Понятно ли мне, сэр? – наконец ответил Крайцлер, по-прежнему не глядя на мэра. – Разумеется, понятно мне только одно – к хорошими манерам вы не приучены… – И он пожал плечами. Стронг встал.
– В таком случае буду откровенен. Если вы вздумаете как-либо связать свою деятельность с Полицейским управлением, это позволит нашим врагам дискредитировать нас. Приличным людям без надобности ваша работа, сэр, равно как не нуждаются они и в ваших омерзительных представлениях об американской семье. Ни к чему вам копаться в мозгах американских детей. Подобные вещи позволительны лишь самим родителям и их духовным наставникам. На вашем месте я ограничил бы свою деятельность приютами для умалишенных, где ей самое место. Как бы там ни было, в моей администрации нет потребности в такой грязи. Буду признателен, если вы запомните все мною сказанное. – Мэр развернулся и направился к выходу, лишь на мгновение задержавшись подле Сары. – А что касается вас, юная леди, то вам не следует забывать, что принятие на работу в Управление женщины было экспериментом – а эксперименты частенько заканчиваются неудачами.
На этом Стронг нас покинул. Теодор задержался ровно настолько, чтобы прошептать о неразумности светских выходов нашей троицы впредь, и исчез вслед за мэром. Случай был вопиющий и в то же время типичный: несомненно, многие из сегодняшней публики, представься им такой шанс, с радостью бы высказали Крайцлеру то же самое. Ласло, Сайрус и я слышали подобное неоднократно, а вот Саре пришлось тяжелее – ей эта нетерпимость была в новинку. До конца представления она сидела с таким видом, словно была готова разнести голову Стронга из своего «дерринджера», но финальный дуэт Мореля и Сэвилль оказался настолько бесподобно душераздирающим, что даже Сара забыла о тяготах реального мира. Когда зажегся свет, мы вскочили с мест и вместе со всем залом выкрикивали «браво» так рьяно, что заслужили от Мореля легкого мановения руки. Впрочем, стоило Саре заметить в ложе Теодора и Стронга, негодование ее вернулось.
– Право же, доктор, как вы это терпите? – воскликнула она, когда мы направлялись к выходу. – Ведь этот человек – полный остолоп!
– Как вам скоро станет известно, Сара, – мягко ответил Крайцлер, – человек не может себе позволить обращать внимание на подобные заявления. Хотя в интересе мэра к нашему делу имелся один аспект, который не смог оставить меня равнодушным.
Мне даже не пришлось об этом задумываться – идея пришла мне в голову сама по себе еще во время речи Стронга.
– Два священника, – сказал я. Ласло кивнул.
– Именно, Мур. Эти два назойливых священника – ведь кто-то же организовал сегодня присутствие «духовных наставников» для сопровождения детективов. Но пока это неизбежно останется загадкой. – Он посмотрел на часы. – Отлично. Должны прибыть вовремя. Будем надеяться, что наши гости поступят так же.
– Гости? – спросила Сара. – Но куда мы едем?
– Ужинать, – просто ответил Крайцлер. – И я рассчитываю, что ужин дополнит весьма познавательная беседа.
