Но сосредоточиваться было не на чем. Комната была почти пуста, окно выходило на Бэнк-стрит. Из мебели имелась лишь старая кровать с пологом, не менее древний гардероб и комод. Последний покрывала скатерть, а сверху стоял умывальный таз, рядом – такой же металлический кувшин. Больше ничего в комнате не было.
– Как въехал, так и выехал, – сказала миссис Пидмонт. – Таков он, наш мистер Бичем.
Под видом того, что мы были бы не прочь снять эту комнату, Сара и я осмотрели шкаф и комод, не найдя, впрочем, никаких следов человеческого присутствия. Во всей комнате десять на двенадцать футов не было решительно ничего, что бы говорило, будто здесь вообще обитал человек, тем паче – измученная душа, которую мы подозревали в зверском убийстве как минимум полудюжины подростков. А подозрения наши лишь усиливались от вязкого запаха тлена. В итоге мы с Сарой сообщили миссис Пидмонт, что комнатка прекрасная, но уж очень для нас маленькая, после чего поспешили к выходу.
Сара и хозяйка по пути к лестнице опять погрузились в беседу о кошачьих нравах, я же немного задержался – мое внимание привлекло нечто у самой двери: несколько пятен на жухлых полосатых обоях. Они были коричневатого оттенка, а рисунок их подсказывал, что субстанция эта – вполне способная оказаться кровью – ударила в стену и разбрызгалась. Траектория брызг указывала на кровать; отметив, что миссис Пидмонт скрылась из виду, я откинул матрас.
Вонь ударила меня с такой внезапной силой, что я пошатнулся. Та же, которую я заметил, войдя в комнату, только стократ сильнее – я спешно зажмурился и зажал рот рукой, сдерживая рвотные позывы. Я уже был готов уронить приподнятый матрас, но, приоткрыв глаза, успел заметить маленький скелет. Кости его были обтянуты клочьями шкуры, хотя там, где она сгнила, проглядывали иссохшие внутренние органы. Конечности спутаны старой полусгнившей веревкой, а рядом с задними лапами я успел заметить несколько суставов, похожих на крохотные позвонки, – хвост, как я понял, только разрезанный на части. Примерно в восьми дюймах от остального скелета лежал череп существа, лишь в некоторых местах прикрытый кожей и шерстью. И матрас, и пружины под ним были заляпаны расплывшимися пятнами, по цвету походившими на брызги на стене.
Я наконец позволил матрасу упасть, одним прыжком достиг коридора и, выхватив платок, прижал его к лицу. Сдержав рвотные позывы, я сделал несколько глубоких вдохов и остановился наверху лестницы, соображая, достаточно ли твердо держусь на ногах, чтобы по ней спуститься.
– Джон? – услышал я снизу голос Сары. – Ты идешь? Первый пролет стал для меня испытанием, ко второму я уже немного пришел в себя, поэтому, добравшись до первого этажа, где миссис Пидмонт стояла в окружении своих мяучащих котов и держала Сару за руку, я даже смог изобразить некое подобие улыбки. Поспешно поблагодарив старушку, я выскочил наружу, в безоблачный вечер, воздух коего казался особенно чистым после того, чем мне пришлось дышать внутри.
Сара последовала за мной, продолжая болтать с миссис Пидмонт. Вслед за ними на крыльцо проник уже знакомый нам полосатый кот.
– Питер! – возопила миссис Пидмонт. – Мисс Говард, милочка, прошу вас…
Но та уже успела подхватить животное и, улыбаясь, протягивала его хозяйке.
– Коты! – в очередной раз изрекла миссис Пидмонт, закрывая дверь, и мы наконец расстались.
Сара спустилась с крыльца, подошла ко мне и улыбка ее разом испарилась, когда она присмотрелась ко мне.
– Джон? – спросила она. – На тебе просто лица нет, что произошло? – Она схватила меня за руку. – Ты что-то нашел там наверху – что, скажи мне?
– Топтуна, – коротко ответил я, утираясь платком. Сара нахмурилась.
– Топтуна? Кота? О чем ты?
– Ну, скажем так… – произнес я, беря ее под руку и устремляясь к Бродвею. – Что бы там ми говорила миссис Пидмонт, коты не исчезают просто так.
ГЛАВА 40
Мы вернулись в штаб-квартиру за несколько минут до Айзексонов, чье настроение мало чем отличалось от нашего парой часов ранее. Захлебываясь и перебивая друг друга, мы поведали братьям о своих вечерних приключениях, а Сара занесла значимые детали наших встреч на доску. И Люциуса, и Маркуса крайне вдохновило, что нам удалось хотя бы частично отследить перемещения Бичема, хотя наша экспедиция, с моей точки зрения, не привнесла в ход следствия никаких существенных изменений: мы по-прежнему не знали, где убийца сейчас живет и что делает.
– Это правда, Джон, – сказал Люциус, – но мы знаем куда больше о том, чем он не занимается. Наша гипотеза о том, что он мог воспользоваться навыками, полученными от отца, оказалась ошибочной – и тому, возможно, есть причина.
– Может, горечь оказалась слишком сильной, – добавил Маркус. – Может, он не способен даже лицемерить ради того, чтобы найти работу.
– Из-за лицемерия в семье? – спросила Сара, не отходя от доски.
– Именно, – отозвался Маркус. – Одной мысли о церкви или миссионерской работе может хватить, чтобы он впал в ярость, и заниматься этим он не способен, потому что боится потерять самообладание.
– Хорошо, – кивнул Люциус. – Значит, он устраивается в Бюро переписи населения, где опасности выдать себя у него нет – ни случайно, ни намеренно. В конце концов, многие будущие счетчики лгали в анкетах, и никто их на чистую воду не вывел.
– И такая работа удовлетворяет его большую страсть, – добавил я. – Он может входить в дома разных людей и общаться с их детьми, не вызывая подозрений своим интересом. Хотя именно в этом для него и возникла закавыка.
– Поскольку через какое-то время у него начали проявляться желания, которые он был не способен контролировать, – подхватил Маркус. – Вот только что с этими мальчиками? Он не мог встречаться с ними дома – они попросту там не жили. А сам он к тому времени уже потерял работу.
– Верно, – ответил я. – Вопрос остается открытым. Тем не менее куда бы он ни отправился после Бюро, ему не захочется терять доступ к чужим делам и, как он надеется, в чужие дома. Чтобы изучить своих будущих жертв, хоть они и живут в домах терпимости, чтобы сочувствовать их нынешним бедам. Так можно куда действеннее вызвать их расположение.
– А именно этого свойства не хватает благотворительным работникам, с которыми мы разговаривали, – добавила Сара, отходя от доски.
– Именно. – Я встал и открыл окно, впуская вечерний воздух в комнату, где уже стало душновато.
– Но я все же не очень уверен, – заговорил Маркус, – как это поможет нам его найти. Не хочу торопить вас, друзья, но до его следующего удара – всего шесть дней.
Все как-то разом смолкли, и взоры наши постепенно переползли на груду фотографий у Маркуса на столе. Стопка эта вырастет, если нас постигнет неудача, – это знали все. Тишину сломал Люциус, и голос его был полон непреклонной решимости:
– Надо следовать тому, что привело нас сюда – уверенной, агрессивной стороне его натуры. Он не выказал ни страха, ни паники, общаясь с Бюро и миссис Пидмонт. Он окружает себя причудливой ложью и живет, не теряя над нею контроль, долгое время. Мы не знаем в точности, убивал ли он все это время, или новую волну насилия вызвало увольнение. Но готов спорить на что угодно: самоуверенность в нем пока не истощилась, даже если какая-то часть его и желает быть пойманной. Давайте в любом случае примем это за основу. И предположим, что он нашел себе новую работу, дающую ему то, чего он хочет – путешествовать по крышам и общаться с бедняками без необходимости помогать им и пресмыкаться перед ними. У кого будут идеи?
