Правда, Варт Генцу немного перепало от раздела победителями земель Турнедо, но в целом Варт Генц сейчас в тех границах, которые признают все его соседи.
Я с силой хлопнул ладонью по карте.
– Есть!
Альбрехт дернулся, едва не выронил фужер с вином, спросил подозрительно:
– Муху прибили?
– Идею поймал, – ответил я гордо.
– Она еще жива? – спросил он. – Вы ее так шарахнули, у меня чуть сердце не выпрыгнуло.
– Я поймал крепенькую, – объяснил я, – и очень живучую. Надеюсь, живучую.
– Ну-ну, ваше высо… ваше величество?
– Вот-вот, – сказал я, – привыкайте. Неделю будете меня величествовать, а потом разрешу вернуться к сэру Ричарду, а то самого от этого титула что-то дергает. А то и просто к Ричарду. В общем, Скарляндию и Варт Генц помирим на том, что не станет ни той, ни другой. Будет Великая Улагорния!
Он застыл с распахнутым ртом, потом спросил опасливо:
– А это… не слишком?
– Мы должны возродить великую славу предков, – ответил я пламенно и возвышенно. – Да, я вартгенец и сакрантец, но во мне стучит пепел… Улагорна Скачущего, и требует решительно и зело! Дабы, не смотря на. И мы должны, потому что. Даже обязаны, ибо это наш племенной долг! Поступить иначе – оскорбить великих предков, которые все ждут и ждут… а мы все не, хотя могли бы обло весьма, да.
Альбрехт наконец пришел в себя, зябко передернул плечами, взгляд немного тревожный, но сказал задумчиво:
– А что… это может сработать… Вы еще это, скажите что-нить вот таким голосом и с пылающими очами. И меня доубедите, и сами поупражняетесь.
– Полагаете, – спросил я, – лордов придется убеждать долго?
Он помотал головой.
– Их нет, но народ консервативен. Да и лорды постарше будут осторожничать.
– Это еще не все, – сказал я с подъемом. – Дабы еще больше повысить статус, вольем в это новое могучее и так долго ожидаемое простым народом государство Мечты весьма богатые земли ликвидированного образования…
– Ваше величество?
– Вот-вот, – одобрил я, – именно с такой интонацией!.. Вы что, не помните, какое образование мы ликвидировали?
Альбрехт развел руками.
– Кто знает, что вы могли еще сейчас вот ликвидировать. Вы уже столько всего и всяких наликвидировали… А если еще и образование ликвидируете, гм… А в самом деле, кому эта грамотность нужна?
Я огрызнулся:
– Если я вырывал всякие там сорняки, то посадил семян и взрастил их еще больше! Хоть и не помню, чего. Я говорю про Эбберт, разве непонятно?.. Помните, был когда-то в древности такой? Еще в прошлом году его уже не стало, теперь нет и больше не будет.
– А вдруг? – спросил он невинно.
Я посмотрел зверем.
– Как это? Государства не грибы, сами по себе не растут. Их взращивают долго и старательно, а сломать может любой дурак, оказавшийся на троне. Так что Эбберт – отныне это географическое понятие. Не больше.
– А теперь придаток Скарляндии?
– Улагорнии, – уточнил я, тут же поправил себя: – И не придаток, а просто ее земли. Территории. Самих эббертцев отныне не будет, а только улагорнцы. И вообще «эббертец» моим повелением будет зачислен в ругательные слова.
– Лучше без повелений, – сказал он.
Я посмотрел привычно зло, подозревая подковырку, подумал, махнул рукой.
– Да, такое лучше вводить снизу. Как инициативу масс. Тогда любая дурь закрепится.
Он осушил кубок до дна и сказал хриплым голосом:
– Хорошо, займусь. Но скажу, ваше величество…. У вас и размах!
– Надо, – ответил я. – Осторожничать будем в старости.
– Если доживем, – согласился он.
Во дворец все прибывает народ, все вельможные лорды уже здесь. Даже те, что продолжают относиться враждебно, словно мы те же мунтвиговцы, однако наш скорый уход, который неизбежен, примиряет со всеми.
Многие спешат воспользоваться последней возможностью и показаться великому завоевателю, вдруг да пригодится в будущем.
Мои военачальники все здесь, даже Макс и Норберт, хотя и дергаются, оставив войска на заместителей и помощников, в великом возбуждении главы торговых гильдий, все готовятся сразу с весны отправлять караваны на юг, где теперь моим словом будут открыты все границы.
Епископ Дециллианий пришел благословить на дорогу, сдержанный, учтивый, с чисто выбритым лицом, я заметил, что почти никогда не смотрит в глаза, а если взглянет, тут же отводит, обычно поглядывает искоса или чуть исподлобья.
– Благослови вас Господь, – сказал он, – мы все будем молиться за вас, ваше высочество.
– Аминь, – ответил я благочестиво. – И спасибо на добром слове.
– Избегайте соблазнов, – добавил он, – как вам это все еще удается, что говорит о несвойственной вашему возрасту мудрости и осторожности.
Я ответил так же учтиво:
– Тот свет, что заложил в душу Господь, дает мне разум и предвидение, а гнусное наследие Змея, что в каждом из нас, снабжает чувствами и предчувствиями…
Он взглянул остро и тут же отвел взгляд.
– Опасное соседство.
– Знаю, – ответил я. – Однако все мы в руке Господа.
Он покачал головой.
– Опасайтесь принять от Змея больше, чем от Адама!
– Увы, отец Дециллианий, – ответил я смиренно, – это я сам по дороге скитаний по суетной жизни подхватил нечаянно, как простуду, некую черноту… и теперь она во мне, что поделаешь.
Он перекрестился.
– Молись, борись, избавляйся.
– Но и она, – возразил я, – служит мне, потому что заинтересована, сволочь, чтобы я уцелел в жерновах нашего неласкового мира.
– Иногда достойнее погибнуть, – сказал он сурово, – чем жить… недостойно!
– Согласен, – сказал я, – иногда. Но если я недостойными поступками спасу жизнь многих достойных людей… то зачтется мне или нет? Или все равно в ад?.. Это важный вопрос, святой отец.
Он перекрестил меня и ответил тяжелым голосом:
– Слишком важный, чтобы на него был простой ответ. И однозначный. Тысячи философов всех времен пытаются найти ответ… Иди с миром, мятущаяся душа, и пусть Господь присматривает за тобой в нелегком пути поисков истины.
– Мир держится не на черепахе и не на слонах, – ответил я. Он нахмурился, я торопливо добавил: – Отец Дециллианий, он на плечах и спинах подвижников, что жертвовали всем и даже отдавали жизни… что жизни?.. чтобы мы вот, будущее поколение, жили и… что, дабы лежали на диванах?
Его настороженность немного улетучилась, он сказал негромко:
