За торговлю золотом в СССР могли расстрелять,
но Косте повезло, он попался случайно, в момент встречи с подпольным ювелиром.
Оперативники следили не за ним, их интересовал ювелир. Когда того повалили на
землю, Костя сообразил, что дело плохо, и смог незаметно выбросить золотой
слиток, в кармане осталась небольшая, весом в несколько граммов пластинка.
И Костя, и золотых дел мастер понимали, что их жизнь зависит от умения
держать язык за зубами, поэтому ни тот, ни другой не заикнулись про слиток.
Костя, шмыгая носом, заявил оперативникам:
– Я купил пластинку во дворе ломбарда у
незнакомого мужика. Хотел заказать себе и жене обручальные кольца.
Ювелир пел похожую песню:
– Золотом я не занимаюсь, делаю украшения
из серебра. Константина не знаю, он хотел колечки заказать. Мы с ним никаких
деталей не обговаривали, я и предположить не мог, что речь пойдет о золоте.
Думал, парень чайную ложку на переплавку принес.
Арестованные держались стойко, свои версии не
изменили. Костя волновался за Нину. Как поведет себя жена? Выполнит ли приказ
мужа? Предусмотрительный Пронь четко проинструктировал супругу на случай
задержания:
– Ты ничего не знаешь. Муж учится в
институте и подрабатывает дворником. Все.
Нина дословно выполнила приказ супруга.
В квартире сделали обыск, но ничего не обнаружили. Константину навесили не
особенно большой срок, и он уехал в колонию, Нина осталась одна.
В советские годы любые операции с золотом
считались тяжким преступлением, наказывались все, кто торговал драгметаллом,
изготавливал из него украшения или покупал изделия на черном рынке. Лишь
дантистам, делавшим модные тогда золотые коронки, разрешалось работать со
специальными пластинами. Но несмотря на перспективу сесть на много лет или
вообще потерять жизнь, все равно находились люди, которые привозили из шахт
самородки или химичили на золотоплавильном предприятии. Хоть Костя и показался
обычным дураком, захотевшим порадовать верную жену, на всякий случай сотрудники
КГБ решили приглядывать за Ниной. Кое-кто из родственников преступников,
изображая на допросах полнейшую непричастность к делу, после вынесения
приговора расслаблялся и вынимал заначку, старательно спрятанную уголовником.
Но Нина Пронь такой ошибки не совершила. Она
жила бедно, устроилась посудомойкой в ресторан, мыла там не только тарелки, но
и полы, получала маленькую зарплату, регулярно привозила Косте посылки и каждый
день писала ему письма. Надо полагать, жизнь молодой женщины была не очень
радостной, но потом ей вдруг повезло.
Глава 33
В ресторане, где работала Нина, народ
развлекала певичка с экзотическим псевдонимом Кармен. Девица была не обделена
талантом, она вполне пристойно исполняла псевдоцыганские напевы, но, к
сожалению, любила выпить. Если любовник, аккомпанирующий ей на гитаре,
отворачивался, солистка не упускала момента и опустошала графинчик. Иногда она
завершала концерт, еле-еле держась за стойку микрофона. Рано или поздно должен
был случиться скандал, и он произошел, как водится, в самый неподходящий
момент, Восьмого марта, когда ресторан был набит людьми, желавшими повеселиться
на полную катушку.
Обнаружив Кармен в лохмотья пьяной на полу в
раздевалке, директор чуть не зарыдал от злости. Найти новую певицу за четверть
часа было невозможно, в зале полно «своих», в советские годы попасть в
ресторан, да еще в праздник, не имея знакомых, было практически невозможно, за
столиками сидели нужные товарищи, испортить им веселье чревато последствиями.
Отсутствие «цыганки» могло рассердить дантиста, мясника, парочку актеров,
писателя, композитора, толпу фарцовщиков, заведующих гастрономом и универмагом.
И где потом директору ресторана, членам его семьи и друзьям лечить зубы,
покупать продукты и одежду? Где взять билеты в театр и на концерты, как попасть
в строго закрытую для простых смертных «Лавку писателей» на Кузнецком Мосту,
чтобы приобрести дефицитные книги?
Положение казалось катастрофическим, и тут к
разгневанному хозяину подошла Нина.
– Если мне заплатите, я могу
спеть, – предложила она, – у меня хороший голос и слух, а репертуар
Кармен я знаю наизусть.
– Ладно, – согласился
директор, – все равно уже хуже не будет.
Выступление прошло под овации. Кармен была с
позором изгнана вон, Нину перевели из поломоек в артистки. Около года она пела
по кабакам, потом начала давать концерты в Домах культуры, но и от ресторанной
карьеры певица не отказалась, Пронь были нужны деньги, она хотела привозить
любимому мужу хорошие передачи.
Я оторвалась от текста и с удивлением
спросила у Макса:
– Откуда столь подробные сведения? Навряд
ли Костя рассказал правду о своей жизни следователю!
Максим взял со стола чистый лист бумаги и стал
его складывать гармошкой.
– Слышала когда-нибудь о «трубачах» или,
как их еще называют, подсадных утках?
– Конечно, – кивнула я, – это
либо один из заключенных, либо сотрудник правоохранительных органов, который
подсаживается в камеру в качестве осведомителя.
– Точно, – согласился Максим, –
хоть большинство осужденных и знает про принцип «никому не доверяй, ничего ни у
кого не проси, ничего не бойся», но человеку свойственно порой падать духом, он
хочет излить кому-то душу, завести друга. А Костя и вовсе попал в
нестандартную ситуацию.
Очутившись в исправительной колонии, он вошел
в барак и был встречен возгласами:
– Эй, пацаны, поглядите, кто пришел!
Удивленный странной реакцией, Константин
спросил:
– Чего орете?
– Петь, вылезай, – сказал старший
отряда.
В проходе замаячила фигура, незнакомый
мужчина подошел к Косте и сказал:
– Ну, привет! Пока ты в карантине сидел,
по зоне слух пошел: к Малышеву братан прикатил. Че, не узнаешь?
Костя вгляделся в лицо осужденного и
попятился. Стало понятно: перед ним его двойник.
В отличие от Константина, осужденного по
«лоховской» статье, Петр Малышев был в авторитете. Он был вором, с малолетства
лазил по квартирам и срок мотал не за мошенничество или желание сделать для
жены колечко, а за кражу. Очень хитрый, артистичный, с хорошо подвешенным
языком, Малышев легко стал на зоне лидером. А еще он чрезвычайно нравился
женщинам, коих в местах заключения служило много. В столовой повариха
наливала Петеньке суп погуще, местная врачиха всегда выдавала ему освобождение
от работы, а тетки, принимавшие передачи, смотрели сквозь пальцы на превышение
веса продуктов, если им предстояло попасть в руки Малышева.
