Чемодан, словно Сивка-бурка, возник в центре
комнаты, но Алла не обратила внимания на кофр-скороход.
– Я не могу...
– Так, – бесцеремонно перебил ее
Макс, – неуважение, оказанное моей девушке, является неуважением,
проявленным ко мне, а неуважение ко мне...
– Максик, – замела хвостом
Алла, – но я же не знала, что вы вместе!
– Сейчас же поставлю на лоб Лампе
фирменное клеймо нашего рода, – гаркнул Макс, – а пока я ее везу в
тату-салон, Романову устраивают в Юркином люксе с непременным комплиментом от
заведения за причиненные неудобства. Айн, цвай, начинай! И запомни: кто
обидит Лампу, тот будет иметь дело со мной. Андестенд, май лав? Гуд-бай, беби!
Алла безостановочно кивала, Макс схватил меня
в охапку и выпихнул за дверь.
– Пошли, – приказал он –
двигаем на второй этаж.
– Может, не стоило так резко? –
промямлила я. – Неудобно как-то!
Максим прижал меня к стене:
– Запомни, люди делятся на две категории.
Первая, очень малочисленная, способна оценить интеллигентность собеседника и
никогда не воспользуется ею в своих целях. Вторая, имя ей легион, считает
застенчивость и нежелание конфликтовать слабостью и готова со счастливой
улыбкой пинать того, кто не хочет выяснять отношения. Алка принадлежит ко
второй. Сегодня ты согласишься остаться в вонючем номере, завтра тебе в
ресторане подадут тухлую рыбу. Алла Михайловна понимает только язык пощечин,
вот сейчас она тебя зауважала и будет впредь перед тобой ковром стелиться.
И потом, ты заплатила немалые деньги за комфорт, испорченная
канализация – не твоя забота.
– Мне не нужно уважение Аллы, –
пискнула я.
– А мне не нравится, когда обижают мою
бабу, – рявкнул Макс.
Я вытаращила глаза, но решила промолчать,
Максим выглядел по-настоящему взбешенным. Потом скажу ему, что не надо называть
меня «моя баба». Я свободная женщина, я ничья.
Макс быстро зашагал по коридору, я
поторопилась следом, пытаясь разобраться в букете непонятных эмоций. До сих пор
никто не считал меня своей женщиной и никому не приходило в голову защищать
госпожу Романову от неприятностей. Я справляюсь с невзгодами сама. Уйдя от
мужа и похоронив Ефросинь[6]
я превратилась в сильного, самодостаточного человека, независимого как в
материальном, так и моральном плане. Я больше не слабая, вечно больная
незабудка, неспособная зашнуровать себе ботинки.
Но сейчас на секунду я вновь ощутила себя
маленькой девочкой, у которой есть сильный папа, и растерялась от того, что
испытываю к Максиму благодарность.
Глава 32
Едва мы вошли в номер Макса, как хозяин сунул
мне листки:
– Читай.
Я села в кресло и углубилась в текст.
Честно говоря, я подозревала, что в далеком прошлом четы Пронькиных есть
некрасивая тайна, но правда оказалась шокирующей.
Настоящая фамилия Константина была Пронь.
Мальчик рос в неблагополучной семье. Непонятно, по какой причине он получил
отчество «Львович»: своего отца ребенок никогда не видел, а вечно пьяная мать
не могла сказать, от кого родила сына. Наверное, Алине просто нравилось имя
«Лев». Когда Костику исполнилось шесть лет, маменька благополучно отравилась
суррогатной водкой и умерла. Впереди замаячила перспектива детдома, но тут
совершенно неожиданно отыскался Валерий, брат непутевой Алины, он взял
племянника на воспитание. Валерий считался женатым человеком, но жил один в
небольшой квартирке, служил оператором в газовой котельной, одевался
неприметно, получал маленькие деньги. Сначала Костя радовался новой жизни: он
теперь имел чистую постель, вкусную еду, игрушки, Валерий даже купил ему
велосипед, а летом повез племянника на море.
Но классе в третьем Костя стал удивляться.
Скромный оператор котельной, похоже, ни в чем не нуждался. Если одежду Валерий
носил скромную, то на харчах не экономил, покупал мясо на рынке, приносил
раздобытые невесть где деликатесы. И уж совсем шикарно он жил в Сочи,
снимал там у говорливой Кристины двухэтажный кирпичный дом, кормил Костю
виноградом, клубникой, персиками, чурчхелой, грецкими орехами, ачмой. Иногда
Валера сам становился к плите и готовил сациви, хачапури, долму. В дядьке
явно пропадал повар, Костя даже облизывал тарелки – такую вкуснотищу
готовил опекун.
Лет в тринадцать Костя случайно стал
свидетелем скандала между Кристиной и Валерием.
– Еще раз за руку поймаю, – шипел
дядька, – враз всего лишишься.
Дальнейший разговор принял излишне откровенный
характер, и Костя неожиданно понял: двухэтажный кирпичный дом с немереным
участком и громадным садом принадлежит Валере, Кристя – подставное лицо.
Костя провел несколько бессонных ночей, потом
пришел к дяде и прямо спросил:
– Чем ты занимаешься?
Валера прикинулся удивленным:
– Отдыхаю.
Но Костя проявил упрямство:
– Я знаю, чей это дом! Лучше скажи мне
правду.
Валерий улыбнулся:
– Вырос мальчик. Я зарабатываю
деньги, скоро отойду от дел, ты вместо меня поле вспахивать будешь.
– А как ты все это добываешь? –
полюбопытствовал Костя.
– Есть такие лекарства, – объяснил
Валерий, – их употребляют очень больные люди, которым уже ничего не
помогает. Врачи им таблетки не прописывают, не хотят умирающим помогать, а мне
бедняг жалко, вот я и торгую. Но об этом никому ни слова говорить нельзя, если
меня поймают, то посадят на много лет, а ты очутишься в детдоме. Я тебе
все чуть позднее детально объясню, а пока молчок. Если хочешь, можешь помочь,
мне нужен в деле свой человек.
Через год Костя великолепно разбирался в
наркотиках и мог на глаз определить, с чем смешали кокаин: с мелом или зубным
порошком. У поставщиков не было шансов обмануть глазастого, умного паренька,
который, лишь мельком посмотрев на «травку», тут же сообщал, откуда она
прибыла: из Средней Азии или из Ирана. В четырнадцать лет Костя придумал,
как транспортировать большие партии анаши из Казахстана. К делу привлекли
военных летчиков с местных авиабаз. Трава формировалась в виде больших
прямоугольников и простегивалась полосатым полотном. Хитрый матрас летел в
Москву в багажном отделении военного самолета. Никто не обращал внимания на не
слишком чистую «подстилку», за которой потом приезжал курьер.
