– А Факир? – занервничала
Софья. – Вдруг он язык распустит, начнет требовать денег за молчание,
пригрозит рассказать газетам о планах Константина Львовича?
– Пусть попробует, – с хорошо
слышимой угрозой протянула Лидия, – я времени зря не теряла, навела
кое-какие справки. Скажу «близнецу» нужные слова, он подожмет хвост и смоется.
– Лида, ты потрясающе умна, – с
придыханием сказала Соня, – как мне повезло иметь такую сестру! С тобой
любая проблема не страшна!
– Пошли домой, – велела Лидия.
Нина Олеговна кинулась в кусты сирени, она
испугалась, что дочки завернут за гараж и увидят ее, но сестры поторопились по
другой дорожке к особняку.
Нина Олеговна – очень впечатлительная
натура. С трудом переставляя ноги, она добралась до машины, попыталась
дозвониться до мужа, услышала фразу: «Абонент временно недоступен» и вернулась
в «Виллу Белла».
«Ничего, – думала потрясенная Нина
Олеговна, – скоро Костя приедет, и мы обсудим ужасную новость. Может, я
брежу? Или у меня галлюцинации?»
Чтобы слегка успокоиться, Нина Олеговна
приняла валокордин и внезапно крепко заснула. Утром, около семи, ее разбудила
Лида, неожиданно оказавшаяся в спальне.
– Мамочка, – дрожащим голосом
произнесла дочь, – ты только не волнуйся. Вчера очень поздно папа заехал
домой, поел, и ему стало плохо.
Из-за спины сестры выдвинулась Соня.
– Мамусечка, крепись, папочку повезли в
клинику, но по дороге.. он... он...
– ...умер! – всхлипнула Лида.
Вслед за младшей сестрой истерически зарыдала
старшая, откуда-то материализовался Вадим, появились врач, две девушки в белых
халатах. Началась суматоха, кто-то делал укол Лиде, кто-то Соне, кто-то мерил
давление Нине Олеговне и подносил ей остро пахнущую микстуру.
Супруга бизнесмена покорно глотала снадобье и
откликалась, когда ее звали по имени. Но в душе у Нины Олеговны царила пустота.
Лишь спустя несколько часов она осознала: подслушанная беседа не была
галлюцинацией, Лида оказалась не просто решительной, она не стала ни минуты
тянуть с осуществлением задуманного. Нина Олеговна никогда не посмеет
заикнуться об убийстве мужа, и молчать ей придется не из-за любви к детям (это
чувство в одну секунду и навсегда покинуло Пронькину), а потому, что ни одна
душа не поверит вдове Константина Львовича, ее сочтут сумасшедшей и запрут в
клинике…
– Нет, – вдруг закричала
Соня, – нет! Неправда!
Денис остановил запись.
– Что-то не так?
– Молчи, – приказала Лида, –
говорить будем лишь в присутствии адвоката.
– Не хочу тебя слушать, –
возмутилась Соня, – неужели мама считала нас убийцами папы?
– А это не так? – хмыкнул
Максим. – Не было беседы в гараже? Нина Олеговна оболгала дочерей?
Лицо Софьи пошло пятнами, она опустила голову
и с трудом призналась:
– Нет.
– Мы очень занервничали, когда папа
изложил свой легкомысленный план, – вступила в беседу Лида, – он
придумал несусветную глупость! Заменить себя двойником! Да тут у любого человека
ум за разум зайдет, я не понимала, что предлагаю!
– Мы просто болтали, – всхлипнула
Соня, – это обычный разговор.
– И как я сам не догадался, – безо
всякой улыбки протянул Макс, – нормальное дело для девочек: побалабонить
языками на тему скорейшего убийства горячо любимого папочки.
– Поймите, – взмолилась Соня, –
мы обожали родителей!
Денис усмехнулся, Лида сжала кулаки.
– В тот день, не успев дойти до дома, мы
поняли, что несли чушь! Нас охватил стыд, мы поклялись никогда не вспоминать о
сцене в гараже. Тут приехал папа, сел ужинать, ему стало плохо. Все!
– Тело кремировали, – уточнил
Максим, – эксгумировать нечего. Следов яда теперь не найти. Девочки,
снимаю шляпу! Но вы плохо знали свою маму! Давайте дослушаем запись. Лампа,
почему ты молчишь?
– Хочу дослушать рассказ Нины Олеговны до
конца, – ответила я.
– Это пожалуйста, – кивнул
Максим, – кстати, если кто задумал схватить диктофон, вышвырнуть его в
окно или раздавить каблуком, то может не стараться, у Дениса сделано несколько
копий. Ведь правда?
Тщедушный очкарик молча кивнул и снова включил
запись. Исповедь Пронькиной продолжалась.
– Я пребывала в ужасном состоянии и
пыталась найти хоть какую-нибудь точку опоры, но с каждым днем мое горе
делалось все громаднее. Софья и Лидия умело скрывали свои истинные чувства, при
посторонних они изображали скорбящих дочерей, но дома забывали о трауре:
слушали музыку, смотрели телевизор, носили яркую одежду, а на Новый год
устроили вечеринку. Я впервые не стала ставить спектакль, но дочери созвали
табор и плясали до утра.
Соня повернулась к Лиде:
– Сколько раз я тебе говорила: она на нас
дуется, надо поговорить по душам, а ты лишь отмахивалась: «Ерунда, она
переживает из-за смерти папы!»
– Кто же знал, какая чушь царит у нее в
голове, – огрызнулась Лида, – нет, она точно разума лишилась! Что за
абсурдные обвинения! «Смотрели телевизор!» Мы обязаны интересоваться новостями!
А тридцать первого декабря в доме собралась узкая компания, и никаких
оргий с фейерверком и буйными танцами мы не затевали. Выпили шампанского,
поболтали о пустяках и разошлись.
– Нам следовало быть более внимательными
к маме, – всхлипывала Соня, – она в новогоднюю ночь даже не
высунулась из своей спальни, сослалась на головную боль. И вообще, это
твоя идея!
– Ты о чем? – заморгала Лида. –
Компанию мы созывали вместе.
Софья сгорбилась.
– Я говорю о папе. Ты начала тот разговор
в гараже, и вот теперь мы расхлебываем его последствия!
Лида вскочила с дивана, постояла мгновение и
бросилась к сестре.
– Девочки, брейк! – приказал
Максим. – У вас еще будет время подраться в камере следственного
изолятора.
– Мы туда никогда не попадем! –
взвизгнула Лидия. – Сейчас не сталинские времена!
Соня тихо заплакала.
– А если нас арестуют, то непременно
разделят, в одну камеру не сажают тех, кто по одному делу идет. Я умру без
Лидочки, я ее люблю, не выдержу без нее...
Лидия обняла сестру.
