– Да, ты знаешь Священное Писание, как настоящий
дьявол, – с горечью произнес он; лицо его при этом выражало такую печаль,
такое сострадание, что в насмешке, вложенной им во фразу, не осталось ни капли
яда. – И кто знал, что такое может случиться? – вопрошал он. –
Кто знал? Да, да, я стану укреплять преисподнюю, думал я, пока те стоны не
разрушат небесные врата и не снесут их до основания. Если души, находящиеся у
тебя во владении, способны развиваться, то они способны когда-нибудь
уподобиться ангелам! Одна эта мысль позволяла мне надеяться обрести власть над
забытыми Богом.
– Но Господь не дал этому произойти, верно? Он не дал тебе
умереть в бренном теле.
– Да. Но Он также не наслал и Потоп. И все, чему я учил,
сохранилось. Что-то превратилось в легенды, что-то перешло в Священное Писание,
но, главное, следы моего пребывания на земле сохранились. Остались ремесла,
которым я научил людей, осталась способность человека к развитию; люди узнали,
что события подчиняются логике, а не волшебству и что даже к тайнам небес души
людей, возможно, смогут когда-нибудь приобщиться. Рано или поздно души
приобщатся и к этому.
– Но как ты выбрался оттуда? Что случилось с Лилией?
– Лилия? Ах, Лилия. Она умерла в почете, супруга божества.
Лилия, – повторил он, предаваясь воспоминаниям, снова делающим ее
близкой. – Моя Лилия. Изгнанная и связавшая свою судьбу с Богом.
– К тому времени, когда это произошло, Господь уже забрал
тебя? – спросил я. – Положил конец твоим деяниям?
Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга.
– Все не так просто. Я пребывал там около трех месяцев, когда
однажды проснулся и увидел пришедших за мной Михаила и Рафаила, которые
отчетливо произнесли: «Господь требует тебя к себе».
И я, будучи Мемнохом, не искупившим грехи, сказал:
«Да? Почему же тогда Он не подхватит меня и не заберет
отсюда или не сделает что ему угодно?»
При этих словах Михаил с несчастным выражением на лице
произнес:
«Мемнох, во имя любви к Богу, обратись добровольно в свое
привычное обличье. Почувствуй, как растет твое тело; пусть крылья вознесут тебя
к небесам. Он требует тебя, только если ты сам хочешь вернуться! Поэтому,
Мемнох, подумай, прежде чем...»
«Нет, не стоит предостерегать меня, возлюбленный мой, –
сказал я Михаилу. – Я иду со слезами на глазах, я возвращаюсь».
Я опустился на колени и поцеловал спящую Лилию.
Она подняла на меня глаза.
«Это прощание, подруга моя, моя наставница», – вымолвил
я.
Я поцеловал ее и затем, отвернувшись, превратился в зримого
для нее ангела с очерченным материальным силуэтом, поэтому она, приподнявшись
на локтях и плача, созерцала это прощальное видение, чтобы удержать его в душе
и вспоминать, когда захочется.
И тогда, невидимый, я примкнул к Михаилу и Рафаилу и
отправился домой.
В первые мгновения я едва верил в это; когда я пролетал
через преисподнюю, души возопили в агонии, и я раскинул руки в желании их
утешить: «Я не забуду вас! Клянусь! Я передам ваше прошение на небеса». И
продолжал полет вверх, туда, откуда нисходил свет, обволакивающий меня, как и
горячая Господня любовь, прелюдией то ли Суда Небесного, то ли наказания, то ли
прощения – чего именно, я не ведал. И эта любовь обнимала меня и поддерживала.
Радостные крики на небесах звучали оглушительно даже для моего слуха.
Там собрались все ангелы, Божии дети. Божественный свет
пульсировал в самой их середине.
Буду ли я наказан? Но все, что я ощущал, это благодарность
за то, что снова узрел тот свет, пусть даже и на пару мгновений.
Я не мог смотреть на этот свет. Мне пришлось закрыть глаза
ладонями. И тогда, как всегда бывает при встрече с небесами, серафимы и
херувимы окружили Бога, чтобы свет оказался за их спинами и не слепил глаза
ангелам.
Голос Господа прозвучал незамедлительно и властно.
«Хочу сказать тебе кое-что, Мой храбрый и самонадеянный
друг, – вымолвил Он. – Есть одно понятие, над которым можешь
поразмыслить в своей ангельской мудрости. Это понятие о геенне, об аде. –
Это слово предстало предо мной во всей полноте своего смысла. – Огонь и
вечные муки, – сказал Бог, – обратная сторона небес. Скажи мне,
Мемнох, скажи не кривя душой: будет ли это подходящим для тебя наказанием – полная
противоположность славе, от которой ты отказался ради дщерей человеческих?
Будет ли это надлежащим приговором: вечное страдание, пока не прервется ход
времен?»
Глава 14
– Мой ответ последовал через мгновение, – сказал
Мемнох. Взглянув на меня, он слегка приподнял брови. – Я сказал: «Нет,
Господи, Ты ни с кем так не поступишь. Мы все Твои дети. Это чересчур жестоко
по отношению к кому-то или чему-то, умышленно созданному. Нет, Господь мой.
Когда мужчины и женщины земли поведали мне, что им представлялись подобные
мучения для грешников и эта мысль доставляла им боль и страдание, я уверил их,
что такого места не существует и оно никогда не будет существовать».
По небесам прокатился смех. От одного края небес до другого.
Каждый ангел смеялся, и, разумеется, этот смех был мелодичен и, как всегда,
наполнен восторгом и удивлением, но то был смех, а не песня.
Не смеялось лишь одно существо. Я. Мемнох. Я стоял там, с
полной серьезностью и неподдельным изумлением спрашивая, над чем они смеются.
И тут случилась престранная вещь. Бог тоже смеялся –
негромко, в унисон с прочими или, скорее, задавая ритм, и только когда Его смех
постепенно замер, умолкли и остальные.
«Итак, ты сказал им такое, Мемнох. Что никогда не будет ада,
вечного наказания грешникам. И что никогда такое место не может существовать».
«Да, Господи, – отвечал я. – Я не мог себе
представить, почему они придумали это. Если только в злости на врагов...»
Смех раздался вновь, но Бог остановил его. Господь молвил:
«Мемнох, всю ли бренную плоть оставил ты на земле? Владеешь
ли ты всеми способностями ангела? Не по привычке ли разыгрываешь простака?»
Я заговорил громко, перекрывая несмолкающий смех:
«Нет, Господи, я мечтал об этом мгновении. Разлука с Тобой
была подобно агонии. Я делал то, что делал, во имя любви, не так ли? Ты,
конечно же, знаешь это лучше моего».
«Боюсь, так и было, – отвечал Он. – Это была
любовь, да, верно».
«Господи, я мечтал, что Ты позволишь мне предстать перед
Тобой и все объяснить, изложить доводы, пришедшие мне в голову, когда я впервые
увидел дщерь человеческую и пошел за ней. Будет ли мне это дозволено?»
Молчание.
