Они путешествовали по всему миру, и постепенно у каждого из
них появились свои любимые места: одни предпочитали горы, другие – широкие
долины, третьи – водные просторы, кому-то больше нравилось бродить по тенистым
зеленым лесам...
– Значит, они стали духами – духами вод, лесов и так
далее? – перебил я Мемноха. – Теми, кому много позже начали поклоняться
люди?
– Совершенно верно! Однако ты забегаешь далеко вперед. Моя
реакция на эти два «откровения» ничем не отличалась от реакции легионов моих
собратьев. Едва мы ощутили свет жизни, излучаемый многоклеточными растительными
организмами, мы начали чувствовать и момент их гибели. Один организм пожирал
другой, питался его соками и разрастался, поглощая те, что были рядом... Иными
словами, мы видели размножение и разрушение.
То, что прежде представлялось как простой обмен материей и
энергией, теперь приобрело иные формы и масштабы. Это было началом третьего
«откровения», но нам и в голову не приходило, что именно происходит. Понимание
пришло много позже – когда на основе растительных организмов начали возникать
организмы животные.
По мере того как мы наблюдали неуклонное, целенаправленное и
энергичное движение этих организмов вперед, становились очевидцами резкого
увеличения числа и разнообразия их форм, все явственнее становился тот факт,
что зароненная в них искра жизни очень схожа с той, которая теплилась внутри
нас самих. Но что же происходило с этими крошечными живыми созданиями?
Они умирали – вот что с ними происходило! Они рождались,
жили и умирали. А после начинали разлагаться. Итак, вот тебе третье
«откровение» эволюции: смерть и разложение!
Лицо Мемноха потемнело – таким я его еще не видел. Оно вновь
выражало невинность и восторг, однако поверх всего легла мрачная тень
разочарования, смешанного, как мне показалось, со страхом. Хотя, возможно, это
выражение следовало бы охарактеризовать как наивное удивление в предвидении
ужасного исхода.
– Итак, третьим «откровением» стали смерть и
разложение, – уточнил я. – И оно вызвало в тебе отвращение?
– Нет, не отвращение! Я просто решил, что это, должно быть,
какая-то ошибка. Я поспешно устремился в рай. «Смотри, – обратился я к
Богу, – эти крошечные существа погибают! Искра жизни уходит из них, в то
время как она никогда не покидает Тебя или нас. И их материальные останки
разлагаются!» И знаешь, я оказался далеко не единственным ангелом, представшим
пред Господом с плачем и жалобами.
Однако, думается, мои восторженные гимны были в большей
степени, чем у других, проникнуты недоверием и страхом. Этот страх родился в
моем сердце. Я тогда еще не понимал, что он возник одновременно с осознанием
самой возможности существования смерти и разложения. И это осознание
нестерпимой болью отозвалось в моем разуме.
Мемнох внимательно посмотрел на меня.
– Не забывай, что все мы были ангелами. И до той поры ничто
не причиняло нам боль. Ни одна мысль не заставляла страдать наш разум. Ты
понимаешь, о чем я говорю? Я страдал! И страх составлял лишь малую толику моих
мучений.
– И что же ответил тебе Господь?
– А как ты думаешь?
– Что все это является частью Его замысла?
– Вот именно! Он велел мне наблюдать. «Смотри, – сказал
Он. – Смотри и запоминай. И ты увидишь, что ничего существенно нового на
самом деле не происходит. Это все тот же взаимообмен между энергией и
материей».
– Но как же тогда быть с искрой?! – воскликнул я.
– «Вы все живые существа, – сказал мне Бог. – И
тот факт, что вы способны осознавать и постигать такие истины, свидетельствует
лишь о доверии к вам, к вашему разуму. А теперь иди и продолжай наблюдать.
Впереди тебя ждет еще очень многое».
– А страдания? А боль?
– Все это обсуждалось и решалось в ходе Великого Спора. Спор
с Богом – это не только словесное общение, он проникнут великой, неизмеримой
любовью к Господу, тем светом, который ты видел и который окружает и наполняет
всех нас. Господь дал нам прежде всего утешение, то утешение и спокойствие, в
котором я, страдая и мучаясь, возможно, больше всего нуждался. Он заверил, что
нам нечего бояться!
– Понятно.
– Теперь наступила очередь четвертого «откровения». Учти,
что мое изложение этого «откровения» весьма произвольно и условно, ибо, как я
уже говорил, я не могу посвятить тебя во все детали. Четвертым «откровением» я
называю «откровение» цвета, а начало ему положило появление цветущих растений.
Создание цветов способствовало возникновению экстравагантных и красивых
способов спаривания организмов. Следует иметь в виду, что спаривание имело
место и прежде, даже между одноклеточными существами.
Но цветы... Цветы в изобилии представили множество оттенков,
которых прежде не существовало вообще, разве только в радуге. Краски и оттенки
радуги мы видели в раю и всегда считали, что они принадлежат исключительно
небесам. И вдруг мы поняли, что это далеко не так, что их с успехом способна
производить великая природная лаборатория, называемая землей.
Позволь заметить, что яркие, сочные цвета возникали и в
окраске морских организмов, особенно рыб, обитавших в теплых водах. Тем не
менее именно цветы больше всего поразили меня своим великолепием. А когда стало
очевидным, что их числу и разнообразию форм лепестков не будет конца, наши
хвалебные песнопения вновь вознеслись к небесам и сила их многократно
превосходила все прежние гимны.
Однако в пении нашем слышались и мрачные ноты... Осмелюсь
сказать, что в них присутствовало некое сомнение – колебание, если
хочешь, – вызванное «откровением» смерти и разложения. Теперь, с
появлением цветов, мрачные ноты в похвалах и благодарственных гимнах зазвучали
еще громче, ибо при виде гибнущих соцветий, роняющих на землю потемневшие
лепестки, мы испытывали чувство ужасной, невосполнимой утраты.
Свет жизни, излучаемый цветущими растениями и деревьями, в
изобилии росшими повсюду, был, пожалуй, наиболее мощным, и потому восторженные
песнопения все больше и больше окрашивались печалью.
Земля все сильнее привлекала и очаровывала нас. Должен
сказать, что в раю к тому времени очень многое изменилось, причем весьма
заметно. Внимание всех его обитателей – как Бога, так и ангелов – было
направлено прежде всего на землю. Постоянно пребывать в раю и посвящать себя
только восхвалению Бога, как то было прежде, казалось уже совершенно
невозможным. Любой псалом или гимн непременно должен был содержать в себе
упоминания о материи, красоте и о тех процессах, которые происходили. Конечно,
наиболее опытные из ангелов в своих песнопениях гораздо искуснее, чем я,
сплетали воедино все необходимые элементы: смерть, разложение, красоту...
Я был встревожен и обеспокоен. Мне кажется, уже тогда разум
мой был недремлющим и внутри меня таилась некая ненасытность.
