– А если, предположим, эти ублюдки действи–тельно заловят
меня на чем-нибудь и предъявят обви–нение, которое я не смогу опровергнуть… Ты
хочешь сказать, что и тогда не возьмешь эти вещи? Ты допус–тишь, чтобы они
достались совершенно чужим людям?
– Они ворованные, папа! – сквозь слезы твердила
Дора. – Они ворованные! Все эти сокровища грязные!
Он действительно не понимал свою дочь. Сам он был вором едва
ли не с младенческого возраста. Ему вспомнился Новый Орлеан. Пансион…
Причудливое смешение нищеты и элегантности. Вечно пьяная мать, Старый Капитан,
управляющий в антикварном мага–зине… Перед его мысленным взором проносились
ви–дения прошлого. Он, моя нынешняя жертва, а тогда еще мальчишка, каждый день
перед школой прино–сил Старому Капитану, занимавшему передние ком–наты в доме,
поднос с завтраком. Пансион… служба… элегантные старики… Сент-Чарльз-авеню…
Времена, когда мужчины по вечерам проводили время на тер–расах, а рядом с ними
сидели пожилые леди в шля–пах… И дневной свет, который мне никогда больше не
суждено увидеть.
Прекрасные воспоминания… Нет, Доре эта статуя определенно не
понравилась бы. Более того, он и сам уже не был уверен, что хотел бы иметь ее у
себя в кол–лекции. У него давно сформировались некоторые стандарты и
представления, которые зачастую труд–но было объяснить посторонним. Мысленно,
словно беседуя с торговцем, он уже выдвигал аргументы, оправдывающие его
нежелание приобрести этот ше–девр: «Статуя восхитительна, не спорю… Однако она
чересчур барочна, я бы сказал, и лишена того элемента как бы это выразиться…
искажения, что ли, кото–рый я очень ценю».
Я улыбнулся. Мне нравился образ мыслей этого че–ловека. А
еще больше мне нравился запах его крови. Я глубоко вдохнул, и ее аромат пронзил
меня на–сквозь, мгновенно превратив в хищника. «Не спеши, Лестат, –
приказал я себе. – Ты ждал этого момента несколько месяцев. Не торопи
события». Он тоже чу–довище. Он стрелял в головы людей, он безжалостно убивал
их ножом. Однажды он хладнокровно застре–лил не только своего врага – владельца
маленькой бакалейной лавки, но и его жену. Женщина просто оказалась на его
пути. А потом спокойно вышел на улицу. Это случилось в Нью-Йорке, давно, еще до
то–го, как он стал вести дела в Майами и Южной Амери–ке. Тем не менее он помнил
об этом случае, и потому я тоже знаю о нем.
Он вообще часто вспоминал о совершенных в про–шлом убийствах
– а их было немало, – и, естествен–но, о них известно и мне.
Он внимательно рассматривал ноги ангела – или демона, или
дьявола, как вам будет угодно, – и копы–та, которыми они заканчивались. А
мне вдруг показа–лось, что крылья этого существа едва ли не упираются в
потолок, и меня вновь чуть не пробрала дрожь. Однако я сдержался и успокоил
себя тем, что стою на твердой земле и что ничего сверхъестественного не
происходит.
Тем временем он успел снять пальто, под которым не было
пиджака – только рубашка. Нет, это уже слишком! В распахнутом вороте рубашки я
отчетливо видел его великолепную шею и то восхитительное место на ней, чуть
ниже мочки уха, которое служит для многих одним из мерил мужской красоты.
Черт побери, не я это придумал! Всем известно, ка–кое
значение придается пропорциям шеи у мужчин. Мне нравился он весь, целиком, но
больше всего, ко–нечно, я ценил его ум и интеллект. Черт с ней, с азиат–ской
красотой, и тому подобными глупостями, и да–же с его тщеславием, которое явно
бросалось в глаза. Разум, вот что важно, разум, который был сейчас
со–средоточен только на одном: на статуе, заставившей мою жертву на время
забыть даже о Доре.
Он протянул руку к еще одной галогенной лампе и, не обращая
внимания на то, что металл почти рас–кален, повернул ее так, чтобы луч был
направлен пря–мо на то крыло демона, что располагалось ближе ко мне. Это
позволило мне увидеть то, о чем он в тот мо–мент размышлял, и полностью
согласиться с ним, ибо крыло было действительно совершенно и выполнено в
свойственной стилю барокко любовью к каждой детали. Нет. Он не коллекционирует
такие вещи. Он отдает предпочтение гротеску, а эта статуя лишь слу–чайно
выглядит таковой. Господи, она действительно ужасна! Нечто в стиле Уильяма
Блейка: огромная гри–ва волос, злобное выражение лица, большие круглые глаза. И
эти глаза, казалось, с ненавистью устремлены прямо на мою жертву.
– Блейк. Да, Блейк! – неожиданно воскликнул он и
обернулся. – Блейк! Эта проклятая статуя как будто сошла с одного из
рисунков Блейка!
Я вдруг понял, что он смотрит прямо на меня. Я, должно быть,
неосторожно направил ему свое мысленное послание – и связь осуществилась! К
мо–ему великому удивлению, между нами установился контакт. Он видел меня!
Возможно, он уловил отблеск света в стеклах моих очков или сияние волос.
Держа руки опущенными, я медленно выступил из тени. Меньше
всего мне хотелось, чтобы он выхва–тил свой пистолет. Но он и не думал этого
делать. Он просто смотрел на меня. Быть может, его слепил яркий свет стоявших
совсем близко галогенных ламп, в лучах которых на потолке четко вырисовывалась
тень крыла. Я подошел ближе.
Он не произнес ни слова. Он был испуган. Точнее, я бы сказал
– встревожен. Нет, все же более чем встревожен. Вероятно, он чувствовал, что
эта встреча может стать последней в его жизни. Кому-то все-таки удалось до него
добраться. И уже слишком поздно хвататься за оружие или пытаться сделать что-то
еще. Тем не менее страха передо мной я в нем не ощущал.
Будь я проклят, если он в первый же миг не понял, что перед
ним не человеческое существо.
Быстро преодолев разделявшее нас расстояние, я взял в ладони
его лицо. Он сразу же задрожал и по–крылся потом, однако мгновенным движением
руки сдернул с меня очки, которые тут же упали на пол.
– О, как восхитительно оказаться наконец ря–дом с тобой –
прошептал я.
Он был не в силах выдавить из себя хоть слово. Ни один
смертный, попав в мои объятия, не мог – да и не должен был – произнести ничего,
кроме молитв. А этот человек не умел молиться. Чувствуя, как креп–ко держат его
лицо ледяные руки, и не смея пошеве–литься, он взглянул мне прямо в глаза и
долго всматривался в них, пока наконец не понял, кто перед ним стоит… Не
человек!
Меня поразила его реакция. Конечно, мне и рань–ше
приходилось попадать в аналогичные ситуации – меня, точнее то, чем я, по сути,
являюсь, узнавали во многих местах по всему миру. Однако такое узна–вание
всегда сопровождалось молитвами, утратой способности разумно мыслить или иным
издревле присущим человеку поведением в подобных обстоя–тельствах. Даже в
старой доброй Европе, где верили в существование носферату, люди успевали
выкрик–нуть хотя бы несколько слов молитвы, прежде чем я вонзал в них зубы.
Но как, скажите, следует расценить вот это? Что означает его
пристальный взгляд и напускная сме–лость закоренелого преступника?
– Хочешь умереть так же, как и жил? – шепотом спросил
я.
