«Мне жаль тебя, Мемнох, – молвил Он. – Мне жаль
тебя, как жаль смертных, что убьют Меня и затем неправильно истолкуют Мои
законы. Но Я думаю о тех, кто до глубины души будет тронут Моими страданиями,
кто никогда их не забудет и поймет, какую любовь испытываю Я к смертным –
любовь, во имя которой Я позволю Себе умереть среди них еще до открытия врат
преисподней. Мне жаль тебя. Тебе, с твоими чувствованиями, будет слишком тяжело
нести бремя своей вины».
«Моей вины? Какой вины?»
«Ты – причина всего этого, Мемнох. Именно ты сказал, что Я
должен сойти вниз во плоти. Именно ты подталкивал Меня к этому, именно ты
бросил Мне вызов, а теперь не в состоянии узреть чудо Моей жертвы.
И когда ты узришь это, когда и вправду узришь, как
преображенные страданием души возносятся на небеса, что тогда ты подумаешь о
своих ничтожных маленьких открытиях, сделанных в объятиях дщерей человеческих?
Что ты станешь думать? Разве не понимаешь? Я искуплю страдание, Мемнох! Я
придам ему огромнейшую и всеобъемлющую значимость внутри жизненного цикла! Я
доведу его до предела. Я позволю спеть ему его величальную песнь!»
«Нет, нет, нет! – Поднявшись на ноги, я принялся Его
уговаривать. – Господи, сделай лишь то, о чем я прошу. Доведи это до конца
– да, если должен, построй это чудо на убийстве, сделай так, если таково Твое
желание. Но сокрой Свою божественную сущность, с тем чтобы умереть – умереть
взаправду, Господи, и чтобы когда они будут загонять гвозди в Твои ладони и
ступни, Ты познал, что чувствует человек, и не более того. И тогда, когда Ты
вступишь во мрак преисподней, Твоя душа будет человеческой! Пожалуйста,
Господи, ну пожалуйста, умоляю Тебя. Во имя всего человечества, умоляю Тебя. Я
не умею предсказывать будущее, но никогда оно меня не страшило более, чем
теперь».
Мемнох умолк.
Мы стояли одни в песках: Мемнох, смотрящий вдаль, и я,
потрясенный, подле него.
– Он ведь не сделал этого, верно? – спросил я. –
Мемнох, Бог умер, зная, что Он – Бог. Он умер и воскрес, помня об этом все
время. Мир спорит об этом, и судит, и дивится, но Он знал. Когда в Него
загоняли гвозди, Он знал, что суть Бог.
– Да, – сказал Мемнох. – Он был человеком, но этот
человек ни на секунду не оставался без Божественной силы.
Неожиданно меня что-то отвлекло.
Мемнох был слишком потрясен, чтобы произнести еще какие-то
слова.
В окружающем пейзаже что-то изменилось. Я посмотрел в
сторону груды камней и осознал, что там сидит фигура – фигура темноглазого
человека с загорелой кожей, изнуренного и покрытого песком пустыни; человек
этот смотрел на нас. И хотя ни единая частица его плоти не отличалась от
человеческой, он явно был Богом.
Я оцепенел.
Еще раньше я потерял все ориентиры. Я не знал пути назад или
вперед или того, что лежит слева и справа.
Я оцепенел, но все же не был напуган, а этот человек, этот
темноглазый мужчина просто смотрел на нас с ласковым участием на лице и тем же
безграничным всепрощением, которое я видел на небесах, когда Он повернулся и
взял меня за руки.
Сын Божий.
– Подойди сюда, Лестат, – тихо позвал Он теперь
человеческим голосом, заглушая ветер пустыни. – Подойди ближе.
Я взглянул на Мемноха. Мемнох тоже смотрел на Него и вдруг
улыбнулся горько:
– Лестат, всегда следует независимо от того, как Он себя
ведет, делать в точности то, что Он велит.
Богохульство. Я с дрожью повернулся.
Я пошел к фигуре, ощущая каждый свой шаг по раскаленному
песку, и очертания тонкой темной фигуры сделались более отчетливыми – то был
изможденный, страждущий человек. Я опустился перед Ним на колени, подняв глаза
к Его лицу.
– Господь Живущий, – прошептал я.
– Я хочу, чтобы ты вошел в Иерусалим, – молвил Он.
Протянув руку, Он отвел назад мои волосы. Рука была такой, как описал Мемнох:
сухой, мозолистой, темной от солнца, как и Его чело. Но голос вибрировал где-то
между естественным и божественным, он звучал на тембр выше ангельского. Это был
голос, говоривший со мной на небесах, только сведенный к человеческим звукам.
Я не мог отвечать. Я был не в состоянии что-либо делать. Я
знал, что ничего не сделаю, пока мне не велят. Мемнох стоял в отдалении со
сложенными на груди руками и наблюдал. Я, один, преклонил колени, заглядывая в
глаза Бога Воплощенного.
– Приди в Иерусалим, – молвил Он. – Это не займет
у тебя много времени, каких-то несколько мгновений, не более. Приди в Иерусалим
с Мемнохом в день Моей смерти и взгляни на Мои страдания – узри Меня,
увенчанного терновым венцом и несущего Свой крест. Сделай это для Меня, прежде чем
ты примешь решение, кому будешь служить – Мемноху или Господу Богу.
Каждая частичка моего тела знала, что я не могу это сделать.
Я не мог это вынести! Я не мог смотреть на это. Не мог. Я был парализован.
Непослушание, богохульство – не в том было дело. Я не мог вынести саму мысль об
этом! Я уставился на Него, Его обожженное солнцем лицо, Его кроткие, любящие
глаза, на песчинки, прилепившиеся к щеке. Его темные волосы, в беспорядке
разметанные ветром, были откинуты с лица.
Нет! Я не могу это сделать! Не могу вынести!
– Нет, можешь, – ободряюще произнес Он. – Лестат,
храбрый Мой вестник смерти для столь многих! Неужели ты и вправду вернешься на
землю, не взглянув хотя бы мельком на то, что Я предлагаю? Неужели ты
действительно откажешься от возможности взглянуть на Меня в терновом венце? Ты
разве когда-нибудь упускал возможность узнать что-то новое? Подумай, что Я
сейчас тебе говорю. Нет, ты не отступишься от этого, даже если Мемнох будет
уговаривать тебя.
Я понимал, что Он прав. Да, я знал, что не вынесу этого. Я
не мог войти в Иерусалим и увидеть настоящего Христа, несущего Свой крест. Не
мог. Не мог. У меня недоставало силы – я молчал. Рой мыслей во мне принуждал
меня словесно выразить смущение и затянувшееся оцепенение.
– Могу я взглянуть на это? – сказал я. И закрыл глаза.
Затем открыл их и снова взглянул на Него и Мемноха, который уже подошел ближе и
с холодным выражением лица пристально смотрел на меня сверху вниз.
– Мемнох, – молвил Бог Воплощенный. – Возьми его с
собой, покажи дорогу, пусть он лишь мельком взглянет на все. Стань его
провожатым, а потом продолжай свою миссию по отбору и обращению душ.
Он взглянул на меня и улыбнулся. Человек с темными кругами
вокруг глаз, с расшатанными зубами. Человек.
– Помни, Лестат, – обратился ко мне Господь. – Это
всего лишь мир. А ты знаешь мир. Преисподняя ждет. Ты видел мир и небеса, но не
видел ада.
