Наконец я достиг области, меньшей прочих и населенной лишь
немногими душами. Я сейчас говорю относительно. Помни, что я – дьявол. Я провел
немало времени на небесах и в аду. Если я говорю «немногими», то единственно
для того, чтобы ты мог охватить разумом всю картину. Ради стройности изложения
уточню: несколькими тысячами или больше. То есть я говорю о большем количестве,
будь уверен.
– Слушаю тебя.
– Эти души совершенно покорили меня своей лучезарностью,
спокойствием и знаниями, которые они восприняли и удержали. Прежде всего почти
каждая из них имела вполне человеческое обличье. То есть в невидимом мире они
реализовали свою оригинальную или даже идеальную форму. Они походили на
ангелов! Это были невидимые мужчины, женщины, дети, имеющие при себе вещи, дорогие
для них в той жизни. Некоторые из душ были совершенно новыми, пронеся через
смерть вдумчивость, любознательность и готовность к проникновению в тайну.
Другие многое познали, будучи в преисподней и бодрствуя на протяжении столетий
в страхе потерять свою индивидуальность, не важно, какие ужасы происходили
вокруг. И все для меня были явно видимыми! И антропоморфными, хотя, разумеется,
при этом прозрачными, как все души. Одни более прозрачными, другие – менее, но
все они были различимыми для окружающих и себя.
Я бродил среди них, ожидая пренебрежительного к себе
отношения, но вдруг понял, что они видят меня не таким, как прочие. Они видели
по-другому абсолютно все. Они были более настроены на эфемерность невидимого
мира, потому что целиком и полностью приняли его условия. Если я желаю быть
таким, то пусть буду, думали они, с большой серьезностью судя о том, насколько
мне удается быть тем высоким созданием с крыльями и длинными волосами, одетым в
развевающиеся одежды. В первые же мгновения своего появления я ощущал
окружающее меня счастье. Я чувствовал, что меня принимают. Я совершенно не
испытывал сопротивления, а лишь дерзкую любознательность. Они понимали, что я
не человеческая душа. Они это понимали, ибо достигли высоты, откуда могли это
увидеть! Им открывалось многое о каждой прочей душе, на которую взирали. И
многое им открывалось о лежащем внизу мире.
Одна из этих душ приняла форму женщины, но, впрочем, то не
была моя Лилия, ибо ее я так и не увидел вновь ни в каком обличье. Но то была
женщина, умершая, полагаю, в середине жизни, имевшая много детей, некоторые из
них были с ней сейчас, а иные оставались внизу. Эта душа пребывала в такой
безмятежности, что едва ли не светилась. Иными словами, ее эволюция на незримом
уровне была столь высока, что она начинала излучать нечто вроде Божественного
света!
«Что делает тебя столь отличной от других? – спросил я
эту женщину. – Что делает вас всех, скопившихся в этом месте, столь
отличными от прочих?»
С поразившей меня проницательностью эта женщина
поинтересовалась, кто я есть. Души мертвых обыкновенно не задают этого вопроса.
Они обычно погружены в свои безутешные занятия и навязчивые идеи. Но она
сказала:
«Кто ты и откуда? Я никогда не видела раньше подобного тебе.
Только когда была жива».
«Пока что не хочу тебе открываться, – сказал я. –
Но хочу спросить у тебя. Скажи, почему ты кажешься счастливой? Ты ведь
счастлива, верно?»
«Да, – сказала она. – Я с теми, кого люблю».
«Так тебя не мучают вопросы по поводу всех этих
вещей? – настаивал я. – Ты не стремишься узнать, зачем родилась, или
ради чего страдала, или что с тобой случилось после смерти, или зачем ты
здесь?»
Изумляя меня еще больше, она рассмеялась. Я никогда не
слыхал смеха в преисподней. Это был тихий, успокаивающий, веселый смех – нежный
смех, подобный смеху ангелов, – и, помнится мне, я тихо пропел ей в ответ,
довольно непринужденно, и при этом ее душа распустилась подобно цветку, как это
бывает с облеченными в плоть и обретающимися внизу душами, когда они познают
любовь! Проникшись ко мне симпатией, она стала более откровенной.
«Ты красивый», – почтительно прошептала она.
«Но почему, почему все прочие здесь так несчастливы и почему
лишь немногие преисполнены покоя и радости? Да, понимаю, я смотрел вниз. И ты с
теми, кого любишь. Но ведь все прочие тоже».
«Мы более не обижаемся на Бога, – молвила она. –
Ни один из нас. Не питаем к Нему ненависти».
«А другие – да?»
«Не то чтобы они Его ненавидят, – мягко произнесла она,
очень тактично обращаясь ко мне, словно боясь обидеть. – Просто они не
могут простить Ему всего этого... того, что происходило с ними в мире, и это
унылое прозябание в преисподней. А мы прощаем. Уже простили. Все мы сделали это
из разных побуждений, но Бог оправдан в наших глазах. Мы согласны с тем, что
наши жизни были наполнены чудесным опытом и стоили боли и страданий, а теперь
мы лелеем испытанную нами радость и моменты гармонии, и мы простили Ему то, что
Он никогда ничего нам не объяснял, никого не оправдывал, не наказывал грешников
и не вознаграждал праведников. И вообще не делал ничего из того, что могли
ожидать от Него все эти души, живые и мертвые. Мы прощаем Ему. Мы не знаем
наверняка, но догадываемся, что, возможно, Ему ведома великая тайна о том, как
вынести всю эту боль и все же остаться праведником. И если Он не хочет
открывать этого, что ж, Он Бог. Но, как бы то ни было, мы Ему прощаем и любим
Его в нашем всепрощении, хотя и знаем, что Он вправе беспокоиться о нас не
более чем о гальке на побережье там, внизу».
Я лишился дара речи. Я сидел неподвижно, предоставив тем
душам собраться вокруг меня по доброй воле. Потом заговорила очень юная душа –
то была душа ребенка:
«Сначала казалось ужасным, что Бог привел нас в мир, чтобы
быть убитыми, как это случилось с нами – понимаешь, мы трое погибли на
войне, – но мы простили Ему, потому что понимаем, что если уж Он смог
создать нечто такое прекрасное, как жизнь и смерть, то знает зачем».
«Видишь ли, – призналась мне другая душа, – так уж
выходит. Мы бы снова вынесли все страдания, если пришлось бы. И постарались бы
лучше относиться друг к другу, с большей любовью. Жизнь того стоит».
«Да, – подхватила еще одна душа. – Вся земная
жизнь ушла у меня на то, чтобы простить Господу за тот мир, но я сделала это
перед смертью и пришла поселиться здесь с остальными. И знаешь, постарайся
хорошенько – и увидишь, что мы создали некое подобие сада. Это нелегко. Мы
работаем лишь при помощи сознания, воли, памяти и воображения и создаем
обитель, где можем вспоминать только хорошее из жизни. И мы прощаем Ему и любим
Его за то, что дал нам так много».
«Да, – молвила следующая душа, – за то, что дал
нам хоть что-то. Мы благодарны и исполнены любви к Нему. Ибо верно, что здесь,
во мраке, царит великое небытие, а внизу мы встречались со многими, коими
завладели небытие и страдание, и им не знакома была радость, в которой мы
пребывали раньше и пребываем теперь».
