Бог и Его окружение не проронили в ответ ни слова, но я
вдруг почувствовал, что некоторые из воинов небесных придвинулись ко мне ближе.
Сначала я подумал: они просто расправляют на свету крылья, а затем понял, что
сразу за мной стоит небольшая группа ангелов и что они все время находились с
краю толпы, и вот их подталкивают в мою сторону.
Разумеется, я знал этих ангелов – кого-то больше, других –
нет. Они принадлежали к разным чинам. Я в смущении взглянул на них, а потом на
Престол Господень.
«Мемнох, – заговорил вдруг Господь. – Те, что
позади тебя, – это твои соратники, они тоже просят, чтобы было исполнено
твое желание доказать свою правоту, в надежде, что и им будет сие дозволено».
«Не понимаю, Господи», – ответил я, хотя понял сразу
же, ибо я прочитал на их лицах скорбь и увидел, как они льнут ко мне, словно
ища защиты. Я мгновенно догадался, в чем дело: в своих странствиях по земле эти
ангелы совершили то же самое, что и я.
«Без подобного размаха или изобретательности, как у
тебя, – молвил Господь Бог, – но они тоже приметили жар и тайну в
отношениях мужчин и женщин, и они тоже нашли прекрасных дщерей человеческих и
взяли их в жены».
Снова послышался великий гомон. Некоторые смеялись все тем
же легким смехом, словно происходящее было новым великолепным развлечением, а
другие были озадачены; стоящие около меня ангелы-хранители, являющие небольшую
группу по сравнению с прочим небесным воинством, в отчаянии смотрели на меня,
некоторые даже с упреком, и вот из их толпы прозвучал шепот:
«Мемнох, мы видели, как ты делал это».
Смеялся ли в это время Господь? Мне не было слышно. Свет
лился мощным потоком из-за плеч и голов, из-за мутных фигур серафимов и
херувимов, и сокровища любви представлялись вечными и незыблемыми, как и
всегда.
«Не затем спустились с небес Мои сыновья, и не затем они
побывали в рассеянных по земле племенах, чтобы познать плоть, но все же они
сделали это. Конечно, как Я уже говорил, с гораздо меньшим желанием возмутить
мировые устои и намеренно разрушить Мой замысел, как это было у тебя, Мемнох».
«Господи-Владыка, прости меня», – прошептал я. И из
стана моих соратников раздался такой же приглушенный и почтительный хор
голосов.
«Но ответьте мне, вы, стоящие позади Мемноха: что вы можете
сказать в свое оправдание? Почему совершили такое, и что нового открыли, и
какие доводы представите перед Судом Небесным?»
Ответом было молчание. Все эти ангелы распростерлись перед
Господом ниц, с такой самоотрешенностью моля о прощении, что красноречие было
бы излишним. Я стоял в одиночестве.
«Ах, – сказал я, – похоже, Господи, я остался
один».
«А разве не всегда так было? Мой сын небес, Мой ангел, не
доверяющий Богу».
«Господи, я доверяю Тебе! – немедленно ответил я, вдруг
разгневавшись. – Доверяю! Но я не понимаю этих вещей и не в силах
утихомирить свой рассудок или свою природу – это для меня невозможно. Нет, не
то чтобы невозможно, но кажется... не совсем правильно хранить об этом
молчание. Правильным мне представляется доказывать свою правоту. Мне кажется,
что величайшее дело, которое я могу сделать, это доказать свою правоту и тем
самым ублаготворить Господа».
Среди прочих, казалось, царили серьезные разногласия – не
среди хранителей, у которых не хватало смелости встать во весь рост и крылья
которых были сложены за спиной, как у испуганных птиц в гнезде, но в самом Суде
Небесном. Оттуда слышались бормотание, какие-то песенки, обрывки мелодий и
смеха, глубокомысленные вопросы, произнесенные тихим голосом. Ко мне
повернулись лица многих с нахмуренными бровями, выражающие любопытство с
примесью гнева.
«Доказать свою правоту! – молвил Господь. – Но,
прежде чем начнешь, вспомни, ради Меня и всех присутствующих, что Мне ведомо
все. Я знаю человечество так, как тебе никогда его не узнать. Я видел его
окровавленные алтари, и его ритуальные пляски, и его дымящиеся жертвы, я слышал
вопли раненых, страждущих, медленно умерщвляемых. Я зрю природу в человечестве
так же, как вижу ее в дикости морей и лесов. Не отнимай у меня время, Мемнох.
Или, иными словами, чтобы тебе было понятней, не отнимай время, которое
проводишь со Мной».
Итак, этот момент настал. Я стоял, спокойно подготавливая
себя. Никогда за время своего существования не ощущал я важности события, как
это было в тот момент. Это можно было назвать волнением или, быть может,
возбуждением. У меня были слушатели. И я не испытывал никаких колебаний! Но я
был разгневан на всю эту толпу, лежащую ниц позади меня и безмолвствующую! И
неожиданно в своем гневе я понял, что, пока они там лежат, оставляя меня один
на один с Богом и Его Судом, я не вымолвлю ни слова. Я сложил на груди руки и
остался стоять.
Господь рассмеялся неспешным ласковым смехом с восходящей
интонацией, и тогда все обитатели небес засмеялись тоже. И Бог обратился к
распростертым ниц:
«Встаньте, сыны Мои, или мы здесь останемся до скончания
времен».
«Это насмешка, Господи, но я ее заслужил, – сказал
я. – Благодарю Тебя».
Я слышал, как, шумно шелестя крыльями и хитонами, они поднимаются
позади меня, чтобы стать по меньшей мере такими же высокими и прямыми, какими
могли быть храбрые люди, живущие на земле под ними.
«Господи, мои доводы просты, – вымолвил я, – но
Ты, конечно же, не сможешь от них отмахнуться. Я изложу их как можно доходчивее
и точнее. До какого-то момента своего развития приматы там, внизу, были частью
природы и подчинялись ее законам. По мере усовершенствования их мозга они
делались все более изобретательными, и их сражения с другими животными
становились самыми свирепыми и кровавыми из того, что довелось видеть Суду
Небесному. Все это правда. И весь их интеллект привел к умножению средств,
которыми человечество навлекало на себя великие страдания.
Но ничто из увиденного мною на войне, и на казнях, и даже
при опустошении целых поселений и деревень не превосходило по дикости сцены,
происходящие среди насекомых, или рептилий, или низших млекопитающих, которые
слепо и бессмысленно борются за две вещи: чтобы выжить и чтобы произвести как
можно больше потомства».
Я остановился – из вежливости и чтобы произвести эффект.
Господь ничего не сказал. Я продолжал:
«Затем наступил момент, когда эти приматы довольно сильно
приблизились к Твоему образу, каким мы воспринимаем его в себе самих и который
в определенном смысле отличается от прочей природы. И когда им стала очевидна
логика жизни и смерти, это не означало лишь проявления самосознания. Не
настолько это было просто. Напротив, самосознание выросло из новой и совершенно
неестественной способности любить.
