Арман научился читать и писать. Он относил готовые картины в
соборы и часовни богатых дворцов, собирал с заказчиков плату и торговался о
ценах на краски и масло. Отчитывал слуг, если кровати не были убраны или еда не
была приготовлена вовремя. Его любили все ученики, и он плакал каждый раз,
когда провожал тех, кто закончил учебу, к новому месту их службы. Пока Мастер
рисовал, он читал ему стихи и даже научился играть на лютне и петь.
В печальные дни, когда Мастер надолго покидал Венецию, он
вел все его дела в доме, тщательно скрывая свои страдания от других и зная, что
им придет конец только тогда, когда вернется Мастер.
Это случилось однажды перед рассветом, когда вся Венеция
была погружена в сон…
– Вот и наступил этот момент, моя радость. Настало
время тебе прийти ко мне и стать таким же, как я. Этого ты хотел?
– Да.
– Тайно пить кровь злодеев, которая поможет тебе
процветать вечно, как делаю это я? Обещаешь ты до скончания мира хранить наш
секрет?
– Я даю обет, клянусь, подчиняюсь вам во всем! Я… я
хочу всегда быть с вами, мой Мастер, мой Господин… Ведь только вам я обязан
всем, что имею и что я есть. Никогда и ничего не желал я больше, чем этого!
Мастер указал кистью на картину, которая простиралась до
самого потолка.
– Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме
этого. Но миллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен
никому из смертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд – вечный и
бесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира.
Сколько месяцев прошло с тех пор? Времени, когда он купался
во власти Темного Дара…
Они вели ночную жизнь, вместе путешествуя по сумеречным
улицам и каналам, – его больше не пугали таящиеся в темноте опасности, он
сам превратился в такую опасность. Он испытал древний восторг убийства, но
никогда жертвой его не становилась невинная душа. Нет, это всегда был злодей,
преступник, какой-нибудь очередной Тифон – убийца собственного брата. Они
отыскивали его в темных лабиринтах улиц и нападали на свою жертву, вместе с
кровью впитывая в себя порочность. Это был настоящий совместный пир, от
которого оба приходили в восторг, который был сродни экстазу. И Мастер всегда
указывал ему верную дорогу.
А потом они писали картины, и Арман наслаждался обретенным
мастерством. Иногда казалось, что кисть движется сама по себе по покрытой лаком
поверхности, и они оба яростно трудились над триптихом, а смертные ученики в
это время спокойно спали среди баночек с краской и бутылок с вином. И только
одно омрачало это безоблачное счастье: то, что иногда Мастер, как и прежде,
покидал его, уезжал из Венеции. Его отсутствие казалось всем бесконечным.
А для Армана расставание стало еще более мучительным.
Ужасно, что приходилось в одиночку охотиться, а потом лежать
в глубоком подземелье и ждать. Ужасно не слышать звонкого смеха Мастера и
биения рядом его сердца.
– Но куда же ты уезжаешь? Почему я не могу поехать
вместе с тобой? – умоляющим голосом спрашивал его Арман.
Разве не были они связаны одной тайной? Почему он не хотел
объяснить ему и эту загадку?
– Нет, любовь моя. Ты еще не готов нести это бремя. Как
и тысячу лет до того, оно останется лежать только на моих плечах. Когда-нибудь
ты станешь помогать мне в том, что я должен делать, но только тогда, когда
будешь действительно готов обрести знания и докажешь, что на самом деле хочешь
все узнать. Когда станешь настолько сильным, чтобы быть уверенным, что никто и
никогда не заставит тебя открыть эту тайну, если ты сам того не пожелаешь. А до
тех пор… пойми… у меня нет другого выбора. Я должен покидать тебя. Я обязан
позаботиться о Тех, Кого Следует Оберегать.
Те, Кого Следует Оберегать…
Арман долго размышлял, эти слова пугали его. Но хуже всего
то, что они разлучали его с Мастером. Он переставал бояться этих слов, только
когда Мастер возвращался и снова был рядом.
– Те, Кого Следует Оберегать, пребывают в мире… или в
безмолвии, – обычно говорил он, скидывая плащ из красного бархата. –
Большего нам знать не дано.
И вновь они выслеживали злодеев на улицах Венеции, вновь
пировали вместе.
Сколько человеческих жизней могло все это длиться? Быть
может, тысячу?
Но прошло, наверное, всего лишь полгода, прежде чем однажды
ночью в глубоком подземелье возле самой воды он увидел возле своего гроба
Мастера.
– Вставай, Арман! Нам надо бежать. Они пришли.
– Кто они, Мастер? Те, Кого Следует Оберегать?
– Нет, мой дорогой. Это не они – другие. Скорее, нам
следует поторопиться!
– Но что могут они нам сделать? Почему мы должны
бежать?
Белые лица за окнами. Сильные удары в дверь. Дребезжат
стекла. Мастер оглядывается вокруг, смотрит на свои картины. Запах дыма. Запах
горящей смолы. Они появились снизу. Они спускались сверху.
– Беги! Нет времени, чтобы пытаться хоть что-то спасти!
Оба мчатся вверх по лестнице, на крышу.
Черные фигуры, лица которых скрыты под капюшонами, швыряют
горящие факелы в открытые двери. Внизу, в комнатах, бушует огонь, вырывается из
окон, охватывает лестницу. Все картины в огне.
– На крышу, Арман! Скорее!
Существа в темных одеждах, очень похожие на них. И еще такие
же, и еще… Мастер раскидывает их в стороны, прокладывая путь по лестнице
наверх, они ударяются о стены и потолок, слышится хруст ломающихся костей.
– Отступник! Еретик! – ревут незнакомые голоса.
Чьи-то руки хватают и крепко держат Армана. Он видит Мастера
на самом верху лестницы, тот обернулся и смотрит на него.
– Арман! Положись на свои силы! Скорее!
Но они толпой возникают за спиной Мастера, они окружают его.
На место каждого, кого он сбрасывает вниз, встают еще трое. И вот уже не менее
пятидесяти пылающих факелов сразу впиваются в красный бархат плаща и светлые
волосы Мастера. Огонь с ревом взвивается к самому потолку и поглощает Мастера,
превращая его в живой факел. Но и теперь пылающими руками он продолжает
защищаться, отражает нападение, а они все швыряют и швыряют к его ногам горящие
факелы.
Однако самого Армана потащили вниз по лестнице, прочь из
охваченного пожаром дома, откуда доносились вопли смертных учеников Мастера.
Потом с криками и воем его бросили в ужасный трюм корабля, который был еще
страшнее, чем корабль работорговцев, и они поплыли прочь из Венеции, в открытое
море, над которым раскинулся черный шатер ночного неба.
