Он опустил голову и отвернулся. Прижав руки к груди и став
вдруг каким-то очень маленьким, он стоял лицом к огню и изобретал угрозы одну
страшнее другой, придумывая, как бы причинить мне боль посильнее. Хотя ни одна
из угроз так и не сорвалась с его губ, я слышал их все до единой.
Буквально на долю секунды что-то отвлекло мое внимание. Быть
может, мигнуло пламя свечи, а может, я сам моргнул.
Как бы то ни было, но он исчез. Точнее, попытался исчезнуть.
Я успел заметить лишь темную тень, удаляющуюся от камина.
– Нет! – громко крикнул я, устремляясь за кем-то
почти невидимым, и в следующую секунду уже держал его в своих объятиях, а он
снова обрел плоть.
Он умел двигаться очень быстро, но я оказался еще проворнее,
и вот мы стояли лицом к лицу возле самой двери склепа. Я снова и снова повторял
свое «нет», отказываясь его отпустить.
– Нет, только не так! Ты не можешь уйти вот так! Мы не
должны расстаться с ненавистью в душе, только не это!
Неожиданно я как будто совершенно лишился воли. Я мог лишь
обнимать его и прижимать к себе так крепко, что он не мог не только вырваться,
но даже пошевелиться.
Мне было совершенно все равно, кто он на самом деле и что
сделал со мной в тот проклятый момент, когда бессовестно меня обманул;
я уже не помнил о том, что он хотел подчинить меня своей воле; мне не было
никакого дела до того, что я навсегда перестал быть смертным человеком.
Я хотел только одного: чтобы он остался. Кем бы он ни был, я
жаждал жить рядом с ним и знал, что все сказанное им было правдой. И в то же
время так, как хочет он, не может быть никогда. Он никогда не получит над нами
власть. Он не сможет разлучить нас с Габриэль.
Хотел бы я знать, понимает ли он сам, чего у нас просит?
Возможно ли, что он верит всему, о чем говорит?
Не спрашивая на то его согласия, я молча довел Армана
обратно до скамьи возле камина. Меня вновь охватило ощущение опасности,
страшной опасности. Но это не имело значения. Он должен остаться здесь, с нами.
Габриэль ходила из угла в угол и что-то бормотала себе под
нос. Плащ свешивался с ее плеча, и казалось, что она совершенно забыла о нашем
присутствии.
Арман внимательно наблюдал за ней. Наконец она резко
обернулась и обратилась к нему.
– Ты приходишь и говоришь: возьмите меня с собой. Ты
говоришь: любите меня. Намекаешь на то, что тебе известно очень многое, в том
числе и древние секреты. Но не даешь в результате ничего, кроме обмана и лжи.
– Я продемонстрировал вам свои возможности, чтобы вы
смогли понять, – тихо ответил он.
– Нет, ты проделывал свои трюки, чтобы понять
самому, – возразила она. – Ты посылал нам видения и картины, причем
по-детски примитивные. Ты только этим и занимался. Возвышенными иллюзиями
соблазнял Лестата во дворце, но только лишь затем, чтобы напасть на него. А
здесь, в башне, когда мы получили передышку в нашей борьбе, что сделал ты?
Попытался поссорить нас с Лестатом, посеять между нами раздор…
– Да, признаю, я действительно соблазнял Лестата
иллюзиями, – перебил он Габриэль, – но все, что я говорил здесь,
правда. Ты уже сейчас презираешь своего сына за его любовь к смертным, за то,
что он испытывает потребность постоянно быть рядом с ними, за привязанность к
скрипачу и уступки его желаниям. Ведь ты же знала, что Темный Дар сведет Никола
с ума и в конце концов уничтожит! И ты действительно жаждешь освободиться от всех
до единого Детей Тьмы! От меня тебе не удастся это скрыть.
– Да ты просто глуп! – ответила она. – Ты
видишь, но не способен понять то, что видишь. Сколько лет ты успел прожить в
своей смертной жизни? Ты хоть что-нибудь о них помнишь? Ты не способен оценить
всю глубину моей любви к сыну. Я любила его так, как никого и никогда на свете.
В моем одиночестве сын для меня – все! Как же ты не смог постичь то, что
увидел?
– Нет, это ты не способна понять, – вновь возразил
ей Арман. – Если бы ты когда-нибудь испытывала истинную любовь и
привязанность к кому-либо, то признала бы, что твои чувства к сыну ровным
счетом ничего не стоят.
– Все это пустые разговоры… – вмешался я.
– Нет, – решительно и без всяких колебаний
перебила Габриэль. – Нас с сыном связывает слишком многое. Я прожила на
свете пятьдесят лет и за все это время не встретила никого, кроме моего сына,
кто обладал бы такой же сильной волей, как у меня. А то, что нас с ним
разделяет, мы всегда можем устранить, уничтожить все разногласия. Но как можем
мы принять тебя в семью и сделать одним из нас, если ты используешь наши мелкие
несогласия, чтобы разжечь между нами огонь вражды? И, что еще важнее, кем ты
себя вообразил, кто ты такой, чтобы быть уверенным в том, что мы захотим тебя
принять?
– Мои наставления – вот в чем вы сейчас
нуждаетесь, – промолвил он. – Ваш путь только начинается, и у вас
недостаточно веры, чтобы крепко стоять на ногах, следуя по этому пути. Вы не
сможете выжить без чьей-либо помощи…
– Миллионы живут без веры и без чужих наставлений. Это
ты не в состоянии обойтись без них, – возразила она.
Я почувствовал исходящие от него боль и страдание. Но она
ровным, лишенным выражения голосом продолжала говорить:
– Я, например, хочу знать, почему на земле существует
красота. Почему природа продолжает создавать все новые и новые ее формы? Какая
связь между грозой и теми чувствами, которые она в нас вызывает? Если Бог не
существует, если все эти понятия не объединены в одну метафорическую систему,
почему же тогда они продолжают обладать властью над нами? Лестат называет все
это Садом Зла, но для меня этого недостаточно. И я должна признаться тебе, что
мое маниакальное любопытство, назови его как угодно, способно отвлечь меня от
моих жертв – от смертных. Оно заставляет меня удаляться на природу, подальше от
всего, что создано людьми. И я допускаю, что когда-нибудь оно может заставить
меня покинуть собственного сына, потому что он чересчур привязан ко всему
человеческому.
Она подошла к Арману и, прищурившись, пристально взглянула
ему в глаза. В этот момент ничто не напоминало в ней женщину.
– Это тот светильник, который помогает мне видеть Путь
Дьявола, – продолжала она. – А что освещает этот путь для тебя? Чему
ты действительно успел научиться, кроме поклонения дьяволу и своих предрассудков?
Что тебе известно о нас и о том, как мы появились? Расскажи, и, возможно, это
будет действительно чем-то заслуживающим внимания. А быть может, не будет
стоить ничего.
Он буквально лишился дара речи и не в силах был скрыть свое
изумление.
