И он недоуменно замолчал, склонил голову, как побежденный, и
это гладкое, белое лицо напомнило мне кого-то другого, и долгий, долгий миг
прошел, прежде чем в моей памяти всплыло лицо Клодии, которая стояла в номере
гостиницы «Сент-Габриэль» и просила меня превратить Мадлен в вампира. Тот же
беспомощный взгляд, крушение надежд; я вспомнил, как жалел ее, как забывал
обо всем. И он, как тогда, собрался с силами. И тихо произнес:
«Я умираю».
Я смотрел ему в глаза, я единственный перед Богом слышал эти
слова и знал, что это правда… но ничего не сказал.
Долгий вздох слетел с его губ. Он склонил голову, безвольно
опустил руку в траву и прошептал:
«Ненависть, месть – вот истинные страсти».
«Не для меня, – тихо ответил я. – Уже не для
меня».
Он остановил на мне темный, спокойный взгляд.
«Я верил, что, пережив всю эту боль, ты снова потеплеешь,
наполнишься любовью, тем диким, неутолимым любопытством, с которым ты в первый
раз пришел ко мне, той жаждой знаний, которая привела тебя в мою келью в
Париже. Я надеялся, когда боль пройдет, ты простишь меня за смерть Клодии. Она
никогда не любила тебя так, как любил тебя я и как ты любил нас обоих. Я видел
это и верил, что смогу привязать тебя к себе и удержать, и тогда время
откроется перед нами, и мы будем учить друг друга. Мы будем счастливы. Я буду
охранять тебя от твоей боли. Моя сила станет твоей силой. Но ты, мертвый
внутри, холодный и недосягаемый, как эти современные картины, состоящие из
линий, и я не могу ни любить их, ни постичь.
Я содрогаюсь рядом с тобой, потому что смотрю в твои глаза и
не вижу отражения…»
«Ты хотел невозможного! – быстро ответил я. –
Разве ты не понимаешь? Я тоже этого хотел, но с самого начала мы были
обречены».
Едва уловимо шевельнув губами, он поднял руки, словно
пытаясь оттолкнуть мои слова.
«Я хотел найти любовь и добро в этой живой смерти, –
продолжал я. – Но это было изначально обречено, потому что нельзя любить и
быть счастливым, заведомо творя зло. Можно только тосковать о недостижимом
добре в образе человека. Но есть один выход. Я знал его еще задолго до приезда
в Париж, я знал его еще тогда, когда впервые убил человека, чтобы утолить
жажду. Единственный выход – моя смерть. Но я так и не принял ее, не смог это
сделать, потому что, как и все создания, не хочу умирать! И я искал других
вампиров, Бога, дьявола, сотни других вещей под сотнями других имен, но все
оказывалось одним и тем же злом. Все было не так, потому что я всегда знал, что
проклят, если не Богом, то собственной душой и разумом, и никто не смог бы
переубедить меня. Я приехал в Париж и встретил тебя. Ты казался мне прекрасным,
могущественным, спокойным, недостижимым. Но ты такой же разрушитель, как я,
только безжалостный и коварный. Ты показал мне, кем я могу стать, какой глубины
зла, какой степени безразличия надо достичь, чтобы заглушить эту боль. И я
принял этот путь. Их больше нет – этой страсти, этой любви. Ты видишь сейчас во
мне свое собственное отражение».
Арман молчал. Он давно уже поднялся и стоял теперь спиной ко
мне, глядя на реку. Я тоже смотрел на реку и думал, что больше ничего не могу
сказать, ничего не могу сделать.
«Луи», – Арман поднял голову, его голос звучал глухо и
незнакомо.
«Да, Арман», – откликнулся я.
«Тебе нужно от меня что-нибудь еще?»
«Нет, – сказал я, – о чем ты?»
Он не ответил и медленно пошел прочь. Сначала я подумал, что
он решил просто немного пройтись по илистому берегу реки, что он хочет побыть
один. Но вскоре он превратился в точку на фоне волн под светом луны, и я понял,
что он уходит навсегда. Больше я его никогда не видел.
Только спустя несколько дней я окончательно осознал, что
Арман покинул меня. Он так и не вернулся за своим гробом, и через месяц я отнес
его на кладбище Сент-Луи и поставил в склеп рядом со своим. Давно заброшенная
могила стала последним приютом единственной вещи, оставшейся после Армана. Но
скоро меня стало тяготить присутствие этого гроба. Я все время думал о нем:
просыпаясь вечером и засыпая на рассвете. Однажды ночью я вытащил гроб и разбил
на мелкие кусочки, спрятав их в высокой траве между могилами.
Вскоре после этого ко мне пришел молодой вампир Лестата. Он
умолял меня поделиться своими знаниями об этом мире, стать его товарищем и
учителем. Помнится, я сказал ему, что наверняка знаю лишь одно: если увижу его
хоть раз, то непременно убью.
«Знаешь, каждую ночь, когда я выхожу на охоту, кто-то должен
умереть, пока я не найду в себе мужество покончить с этим, – сказал я
ему. – А ты самый подходящий кандидат на очередную жертву: убийца, такой
же отвратительный, как я».
Следующей ночью я уехал из Нового Орлеана, потому что печаль
не оставляла меня. Не хотелось больше думать об умирающем в старом доме Лестате
или об этом грубом молодом вампире, который упорно преследовал меня… или об
Армане.
Я хотел оказаться в незнакомом месте, ни о чем не
вспоминать, ни о чем не думать.
Вот и все.
Молодой человек смотрел на вампира, а тот, сложив руки на
столе, щурясь, глядел на движение ленты в диктофоне. Под глазами у него залегли
красные полукружья, лицо осунулось, и выступающие на висках вены казались
вырезанными из камня. Он сидел тихо и неподвижно, только зеленые глаза жили на
белом лице.
Юноша откинулся назад, провел рукой по волосам, коротко
вздохнул и сказал:
– Нет. – И повторил громче: – Нет!
Но вампир не слушал, он смотрел на серое небо.
– Не может быть, чтобы все так кончилось, – юноша
подался вперед.
Вампир, по-прежнему глядя в небо, коротко и сухо рассмеялся.
– Все, что вы пережили в Париже… – голос молодого
человека становился все громче, – любовь к Клодии, другие чувства, даже к
Лестату… Это не могло кончиться таким отчаянием. Но именно отчаяние владеет
вами!
– Замолчи. – Вампир резко поднял руку, равнодушно
перевел взгляд на юношу. – Повторяю еще раз: иначе быть не могло.
– Я не согласен, – сказал юноша, скрестил руки на
груди и решительно мотнул головой.
Вдруг он отшвырнул на голые доски пола свой стул и стал
расхаживать из угла в угол. Но когда он повернулся и заглянул в глаза
собеседнику, слова замерли у него на губах.
Вампир смотрел на него с гневной и горькой усмешкой.
