Я побежал. Люди смотрели на меня, недоумевая, что это за
дикое, белое, светящееся существо только что мелькнуло перед глазами. Скоро я
остановился. Меня мутило. Мучительная жажда сжигала меня, надо было напиться
свежей крови. От этой мысли меня чуть не вырвало. Я присел на каменные
ступеньки у входа в маленькую церковь, уже запертую на ночь. Дождь медленно
затихал, или мне так казалось. Улица была тихой, мрачной и пустынной. Лишь
однажды где-то вдалеке промелькнул и скрылся во мраке запоздалый прохожий с
черным блестящим зонтом. На другой стороне в тени деревьев стоял Арман. Позади
него из густых зарослей травы и кустов поднимался теплый белый пар.
Я заставил себя думать только о головной боли и голодных
спазмах в желудке и сумел немного успокоиться. Постепенно мои чувства приобрели
ясность и отчетливость, и я позволил себе мысленно вернуться к случившемуся.
Подумал, что мы так далеко от театра, а Мадлен и Клодия все еще там. Жертвы
жестокого солнца, умершие в объятиях друг друга. В моей душе родилась какая-то
решимость. Я был готов на все.
«Я ничего не мог сделать», – тихо сказал Арман.
Невыразимая печаль застыла в его глазах.
Я посмотрел на него: он отвернулся, как будто понял, что
бесполезно уговаривать меня. Его надежды рушились. Я знал, что, если стану
сейчас обвинять его, он не будет оправдываться. Он только бессильно повторял:
«Я ничего не мог сделать».
«Неправда, ты все мог! – тихо сказал я. – Ты и сам
это знаешь. Ты их предводитель, ты главный. Никто, кроме тебя, не знал и не
знает истинных границ твоей власти. У них нет твоего разума, твоего понимания».
Он все еще смотрел в сторону, но мои слова тронули его. Он
устало и обреченно вздохнул.
«Ты управлял ими. Они боялись тебя! – продолжал
я. – Ты сумел бы остановить их, если б захотел, если б вышел за рамки,
установленные тобою самим. Но ты не стал переступать через себя и свое
драгоценное стремление к истине и покою! Я отлично понимаю тебя, потому что
вижу в тебе отражение самого себя!»
Он молча взглянул мне в глаза. Его лицо исказила невыносимая
боль, почти отчаяние. Он еле сдерживал себя и боялся этого чувства. А я ничего
не боялся. Потому что это моя боль сейчас мучила его, многократно усиленная его
способностью сопереживать. Но я не сочувствовал ему. Мне было все равно.
«Да, я понимаю тебя слишком хорошо, – повторил
я. – Бездействие – вот настоящее зло, вот причина всех моих несчастий. Моя
слабость, нежелание отвергнуть глупую, извращенную мораль и непомерное
тщеславие! Именно из-за этого я и стал вампиром, хотя понимал, что это
неправильно. Из-за своей слабости я позволил сделать вампиром и Клодию и тоже
знал, что это плохо. Стоял и смотрел, как она убивает Лестата, и чувствовал,
что тем самым она делает шаг навстречу собственной гибели, но даже палец о
палец не ударил, чтобы помешать ей. А Мадлен? Мадлен! Что я с ней сделал? Ведь
и тогда знал, что этого нельзя допустить! И теперь с меня довольно! Не желаю
больше быть жалким, никчемным существом, вопреки своей воле прядущим нити зла,
пока они не совьются в огромную прочную сеть и я сам, жертва собственной
глупости, не окажусь в ее плену! Я знаю, что надо делать, и хочу предупредить
тебя. Предупредить, потому что ты спас мне жизнь сегодня, вытащил меня из
могилы; не возвращайся в свою келью и не приближайся к Театру вампиров!»
Я не стал дожидаться его ответа. Может быть, он и не хотел
отвечать. Не знаю. Я ушел и ни разу не обернулся. Может быть, он шел за мной,
но я ничего не хотел об этом знать. Мне было все равно.
Я отправился на Монмартр, на кладбище. Не знаю, почему я
выбрал именно его. Может быть, потому, что это недалеко от бульвара Капуцинов.
В то время Монмартр еще был окраиной, темной, тихой, спокойной. Блуждая в
потемках между низенькими домиками и прилепившимися к ним огородами, я отыскал
себе жертву и поспешно, без удовольствия насытился. Потом отыскал могилу, где
мне предстояло провести следующий день. Я нашел подходящий, еще не успевший
сгнить гроб, выскреб из него полуистлевшие останки голыми руками и улегся в
грязную и мокрую постель, смердящую смертью. Не могу сказать, что там было
уютно, но именно этого я хотел. Запертый в темноте, вдали от людей и прочих
двуногих созданий, вдыхая запах сырой земли, я наконец смог отрешиться от
переполнявшей меня скорби.
Скоро я забылся тяжелым сном, и мучения кончились.
Но ненадолго. Проснулся я, когда холодное и тусклое зимнее
солнце уже зашло. Как это обычно бывает зимой, я почти сразу обрел способность
ясно чувствовать. Вокруг в кромешной тьме сновали толпы живых тварей –
постоянные обитатели гроба. Они разбежались во все стороны при моем воскрешении
к жизни. Я неторопливо выбрался наружу под призрачный свет луны, с наслаждением
прикасаясь к холодной, гладкой мраморной плите, которая послужила мне убежищем.
Блуждая среди могил, я обдумывал еще и еще раз свой план. Я ставил на карту
собственную жизнь. Но надеялся выиграть и обрести свободу распоряжаться ею: не
бояться потерять ее и, если нужно, решиться отдать.
В одном огороде возле изгороди я заметил то, что смутно уже
присутствовало в моих мыслях. Это была небольшая коса с острым, искривленным
лезвием, к нему прилипли прошлогодние травинки, засохшие, но все еще зеленые.
Стоило мне протереть его, провести пальцами по потемневшему от времени и
непогоды металлу, как мой план обрел ясность и завершенность. Прежде всего надо
найти кучера с экипажем и нанять его на несколько дней. Мне не составило труда
отыскать подходящего возницу, соблазнив его щедрым авансом и обещанием
заплатить еще больше. Я распорядился, чтобы в карету из нашего номера перенесли
ящик с гробом и другие необходимые вещи. Потом последовало несколько долгих и
утомительных часов: я притворялся, что пью вместе с кучером, болтал с ним о
самых разных вещах и наконец договорился, что он за очень крупную сумму
перевезет меня на рассвете из Парижа в Фонтенбло. Я сказал ему, что всю дорогу
буду спать, потому что у меня хрупкое здоровье, и меня нельзя тревожить ни под
каким предлогом. Последнее условие было настолько существенным, что я пообещал
вознице отдельную плату за его безукоризненное выполнение: он не должен даже
прикасаться к дверце кареты, пока я сам не выйду из нее.
Я убедился, что он согласен на мои условия и пьян настолько,
что забыл обо всем, кроме предстоящей поездки в Фонтенбло. Мы медленно и
осторожно отправились в путь и вскоре выехали на улицу, где находился Театр
вампиров. Неподалеку от него мы остановились, но я остался внутри и подождал,
пока начнет светать.
