Меня отпустили только у лестницы, ведущей в подвал. Я шел в
кольце темных фигур, злобные толчки в спину заставляли меня двигаться дальше. Я
извернулся и вцепился в Селесту, она громко вскрикнула, и кто-то сзади ударил
меня по голове. Но самый сокрушительный удар ждал меня впереди. Я переступил
порог и увидел Лестата. Он гордо и прямо стоял в самом центре зала, серые глаза
остро и внимательно следили за нами, рот растянулся в коварной улыбке. Он был
одет, как всегда, с безукоризненным вкусом: дорогой черный плащ, ослепительно
белая сорочка. Но страшные шрамы так и не затянулись и чудовищно исказили его
тонкие, красивые черты. Глубокие прямые линии прорезали нежную кожу вокруг губ,
у век и на гладком высоком лбу. В глазах его горел молчаливый гнев, рожденный страшной
безысходностью. Его взгляд, казалось, говорил: «Видишь, какой я теперь?»
«Это он?» – Сантьяго толкнул меня вперед.
Лестат резко повернулся к нему, хриплым взволнованным
голосом произнес:
«Я говорил тебе, что мне нужна девочка, Клодия! Это сделала
она!» – Его голова судорожно дернулась, он схватился за ручку кресла, но тут же
выпрямился и посмотрел на меня.
«Лестат. – Я понимал, как мало у меня осталось шансов
на спасение. – Ты жив! Ты снова обрел жизнь! Так расскажи же им, как ты
обращался с нами…»
«Нет. – Он яростно тряхнул головой. – Ты вернешься
ко мне, Луи».
На секунду я не поверил собственным ушам. Голос разума
подсказал мне: «Говори с ним, постарайся его разубедить», но с моих губ
сорвался мрачный смешок:
«Ты сошел с ума!»
«Вернись, и они не тронут тебя. – Его веки дрожали от
напряжения, грудь тяжело вздымалась, вытянутая вперед рука бессильно хватала
пустоту. – Ты обещал мне, Сантьяго, – сказал Лестат, – что я
смогу забрать его с собой в Новый Орлеан. – Он обвел взглядом их всех,
сгрудившихся вокруг нас, он задыхался. И вдруг взорвался: – Клодия, где она?
Только она виновата, я же объяснил вам!»
«Как сказать», – ответил Сантьяго. Он потянулся к
Лестату, и тот попятился назад; чтобы не упасть, ухватился за ручку кресла и
закрыл глаза, пытаясь вернуть самообладание.
«Он помогал ей». – Сантьяго придвинулся к нему еще
ближе. Лестат поднял голову.
«Нет, он ни при чем, – ответил он. – Луи, ты
должен вернуться ко мне. Мне надо рассказать тебе все… про ту ночь в болоте…»
Запнувшись, он затравленно огляделся вокруг, как раненый
зверь.
«Послушай меня, Лестат, – заговорил я. – Ты
отпустишь ее, и тогда я… вернусь к тебе».
Я не узнал свой голос, металлический и пустой. Я старался
приблизиться к нему, придать лицу твердое, непроницаемое выражение; мои глаза
излучали ослепительные потоки света, как два ярких огня. Он смотрел на меня
изучающе, точно борясь с собой. Селеста удержала меня, схватив за запястье.
«Ты должен рассказать им, – продолжал я, – как ты
обращался с нами. Она не знала законов, не знала, что есть другие вампиры».
Я говорил это и мысленно успокаивал себя: Арман успеет
вернуться до рассвета, он должен вернуться, он остановит их и спасет нас.
Вдруг до меня донесся громкий скрежет, что-то очень тяжелое
волочили по полу. Мадлен плакала. Я поискал ее глазами – она сидела в кресле
возле стены. Наши взгляды встретились, в ее глазах я прочитал смертельный ужас.
Она попыталась подняться, но ее не пускали.
«Лестат, – сказал я. – Чего ты хочешь? Я все
сделаю…»
Я остановился на полуслове. В зал втащили гроб с тяжелыми
железными замками. Я сразу все понял.
«Где Арман?» – в отчаянии крикнул я.
«Она хотела убить меня, Луи. Она сделала это, она, а не ты!
Она должна умереть! – голос Лестата срывался. – Уберите этот ящик,
Луи возвращается ко мне!» Он повернулся к Сантьяго.
Но тот лишь рассмеялся в ответ. Его смех подхватили Селеста
и все остальные.
«Вы же обещали мне», – сказал им Лестат.
«Я тебе ничего не обещал», – ответил Сантьяго.
«Они одурачили тебя, – сказал я Лестату. Они уже
открыли крышку. – Обвели вокруг пальца! Ты должен найти Армана, он здесь
главный».
Но он, казалось, не понимал моих слов.
Я плохо помню, что было дальше. Я отчаянно отбивался,
кричал, что Арман этого не допустит, чтоб они не смели прикасаться к Клодии.
Меня положили в гроб. Я отчаянно сопротивлялся, стараясь не думать про страшные
крики Мадлен; боялся, что вот-вот услышу крик Клодии. Помню, я привстал, из
последних сил задержал на мгновение тяжелую крышку, но вот она опустилась,
заскрежетали ключи, я понял, что замки заперты. Я вдруг вспомнил насмешливую
улыбку Лестата, его слова из прошлого: «Голодный ребенок – это ужасно, но
голодный вампир – еще хуже. Ее крики услышали бы в самом Париже». Это было так
давно, в том ушедшем безмятежном мире, где мы так часто ссорились друг с
другом. Мое тело обмякло в душном ящике, но я повторил себе: «Арман этого не
допустит. Он все равно нас найдет».
Я услышал скрип башмаков, гроб покачнулся, значит, его
подняли с пола. Я уперся руками в стенки и закрыл глаза, стараясь привести
мысли в порядок, и первым делом запретил себе двигаться или нащупывать крышку.
На лестнице гроб накренился, я прислушался. Крики Мадлен были уже едва
различимы, мне показалось, что она зовет Клодию, точно та могла нам помочь.
«Зови Армана, – мысленно просил я. – Он уже должен
вернуться домой».
Только мысль об ужасном унижении услышать собственный голос,
запертый внутри проклятого ящика, заставила меня сдержать крик.
Но вдруг меня посетила страшная догадка: что, если он вообще
не придет? Может, у него есть другой гроб в каком-нибудь отдаленном особняке и
он останется там?.. Я бешено заколотил в дубовые доски гроба, попытался
перевернуться, чтобы надавить на крышку спиной, но не смог, в гробу было
слишком тесно. Обливаясь холодным потом, я бессильно уронил голову.
Крики Мадлен затихли вдали, я слышал только мерные шаги и
собственное дыхание.
«Значит, он придет завтра. Завтра им придется все рассказать
ему, и он найдет нас и выпустит на свободу». – Гроб резко качнулся, волна
свежей прохлады проникла даже в душный запертый ящик. Я почувствовал запах воды
и сырой земли. Гроб небрежно бросили на землю, и удар болью отозвался в моем
измученном теле. Я осторожно потер локти, стараясь не прикасаться к крышке,
чтобы не вспоминать об истинных размерах моей темницы, скрытых спасительной
темнотой.
