«Да, Луи. – Она прижалась ко мне еще крепче. – У
меня есть все, чего я хочу. Но ты, ты знаешь, что нужно тебе? – Она силой
заставила меня поднять голову, и мне пришлось взглянуть ей прямо в
глаза. – Я боюсь за тебя – а вдруг ты совершаешь ошибку? Почему бы тебе не
уехать из Парижа вместе с нами? – спросила она изменившимся
голосом. – Перед нами весь мир. Поехали!»
«Нет, – отстранился я. – Ты хочешь, чтобы все
было, как прежде, как при Лестате. Но то время больше не повторится. Никогда».
«С Мадлен у нас все будет заново и иначе. Я вовсе не прошу
вернуть прежние времена. В конце концов, именно я покончила с ними, –
возразила она. – Но хорошо ли ты знаешь, что выбираешь?»
Я отвернулся. В неприязни Клодии к Арману и ее нежелании
понять его было что-то упрямое и неясное мне. Я подумал, что она опять
собирается заговорить о том, что он желает ее смерти; я не мог заставить
себя поверить в это даже на секунду. Клодия не знала того, что знал я: Арман не
мог желать ее гибели, потому что я этого не хотел. Но я понимал, что ничего не
смогу ей объяснить, она подумает, что я слишком люблю его и слепо доверяю ему.
«Это было неизбежно с самого начала, и этого я хочу, –
ответил я и словно поставил крест на ее сомнениях. – Только Арман может
дать мне силу и мужество. Я больше не могу жить в тоске и в противоречии с
самим собой. Я вижу только два пути: уйти к нему или умереть. Но есть еще одно
объяснение, неразумное и нелогичное, но единственно верное…»
«Что же это?» – спросила она.
«Я люблю его», – ответил я.
«Да, это так. – Клодия задумалась. – Значит, ты и
меня мог любить. Даже меня».
«Клодия, Клодия».
Я взял ее на руки и посадил себе на колени. Она прижалась к
моей груди.
«Я только надеюсь, – прошептала она, – что ты
найдешь меня, если захочешь… Что я смогу вернуться к тебе… Я так часто обижала,
так мучила тебя».
Она что-то лепетала своим нежным голоском, а я молчал и
думал, что совсем скоро ее не будет со мной. Мне хотелось просто подержать ее
на руках, почувствовать сладкую детскую тяжесть на своих коленях, маленькую
ладонь в своей руке.
Во влажном, прохладном воздухе гостиной вдруг сгустилась
темнота, как будто одна из ламп потухла. Меня клонило в сон. Если б я был
человеком, мог бы заснуть прямо здесь, в кресле. Меня вдруг посетило странное,
давно забытое и все же привычное, чисто человеческое предчувствие, что я
проснусь с первыми лучами солнца и передо мной откроется удивительное видение –
яркие блики на листьях папоротника и радужные капельки росы. Я уступил, закрыл
глаза.
Потом я часто пытался восстановить в памяти те минуты,
старался вспомнить, что именно так сильно и смутно тревожило меня; почему я
вдруг потерял бдительность и не заметил неминуемых неуловимых перемен или хотя
бы слабого движения воздуха. Много позже, избитый, израненный, озлобленный,
потерявший все, я перебирал в памяти те тихие предрассветные мгновения, когда
тишину в комнате нарушало еле слышное тиканье часов на каминной полке и небо
уже начинало светлеть. Но удалось припомнить лишь легкое затмение света.
Будь я настороже, это не ускользнуло бы от моего внимания.
Но я задумался и ничего не заметил. Погасла лампа в гостиной, следом за ней и
свеча, ее пламя захлебнулось в колышущемся озерке расплавленного воска. Я
сидел, полуприкрыв веки, и вдруг почувствовал, что тьма надвигается на меня со
всех сторон.
Я открыл глаза, но было уже поздно. Я тут же вскочил, и рука
Клодии соскользнула с моего плеча. Толпа одетых в черное мужчин и женщин
двигалась по комнатам, они шли к нам, сметая отблески света с позолоченных и
лакированных поверхностей, оставляя позади себя кромешный мрак. Я закричал,
Мадлен проснулась и в испуге бросилась было к кушетке, чтобы спрятаться за ней,
но они приближались, и она упала на колени.
Впереди всех шли Сантьяго и Селеста, за ними Эстелла и
остальные, их имен я не знал. Они отражались во всех зеркалах, как огромная
угрожающая тень. Я крикнул Клодии: «Беги!», вытолкнул ее в соседнюю комнату,
повернулся к нападавшим лицом и загородил собою дверь. Когда шедший первым
Сантьяго приблизился ко мне, я изо всех сил ударил его ногой в живот.
Я был уже далеко не тот слабак, который в Латинском квартале
безуспешно пытался сопротивляться его ужасающей мощи. Моя сила возросла
многократно. У меня никогда не хватало решимости стоять до конца, когда речь
шла о собственной шкуре. Но сейчас я защищал Клодию и Мадлен. Я бил куда попало
– вначале Сантьяго, а потом и очаровательную Селесту, которая пыталась
подобраться ко мне сбоку. Клодия была уже далеко, я слышал, как она бежит вниз
по мраморной лестнице. Но у меня больше не было времени размышлять о ее судьбе.
Селеста вертелась передо мной, цеплялась острыми ногтями за мою одежду,
царапала лицо, и кровь стекала на мой белый воротничок. Собрав все силы, я
кинулся на Сантьяго, и мы закружились в неистовой схватке. Я снова почувствовал
страшную силу его рук, они тянулись к моему горлу.
«Бей их, Мадлен!» – кричал я отчаянно, но в ответ услышал
судорожные рыдания.
Она растерянно застыла на месте: испуганное до смерти
создание, окруженное черными безжалостными фигурами; они смеялись глухим,
пустым металлическим смехом. Сантьяго схватился за щеку: мои зубы оставили там
кровоточащую рваную рану. В бешенстве я наносил ему один удар за другим, немели
распухшие пальцы. Чьи-то руки схватили меня сзади. Я яростно стряхнул их и
услышал за спиной звон разбитого зеркала, но кто-то уже крепко вцепился мне в
плечо.
Я дрался отчаянно, силы не покидали меня, но их было больше,
и они победили, окружили меня со всех сторон, силой вывели из номера, протащили
по коридору и швырнули на ступеньки лестницы; я скатился вниз, свободный
на короткий миг, чтобы снова попасть в цепкие руки. Я видел лицо Селесты совсем
близко от себя, жалея, что не могу вцепиться в него зубами. Я истекал кровью,
стальной хваткой они сжимали мои запястья, и я не чувствовал рук. Мадлен
всхлипывала где-то рядом. Нас втащили в карету. Меня били, но я не терял
сознание. Я хватался за него, как за соломинку. Я лежал на полу кареты, мокрый
от крови, страшные удары сыпались мне на затылок, но я повторял про себя: «Я
чувствую, я жив, я в сознании».
Экипаж остановился, нас втащили в Театр вампиров, и я
закричал. Я звал Армана.
