«Но как спрятать такие локоны?» – лукаво спросила Селеста,
перебирая золотые волосы Клодии. Только теперь я обратил внимание, что все
вампиры, кроме Армана, красили волосы в черный цвет. И одевались они только в
черное, вот почему мне казалось, будто все мы – мраморные статуи, вырезанные из
каменной глыбы одним и тем же резцом и разукрашенные одной и той же кистью. И
это тревожило меня, страшно тревожило, но я не мог разобраться почему.
Я встал и отошел к зеркалу, подальше от них, и посмотрел на
мрачное общество за моим плечом. Клодия сверкала среди них, точно одинокий
бриллиант. Наверное, так же выглядел бы здесь спящий внизу юноша – Дэнис. Я вдруг
понял, что с ними мне невыносимо скучно. Все здесь было до отвращения скучно и
неинтересно. Одни и те же алчущие глаза, одни и те же плоские шутки, унылый
звон медного колокола.
Только жажда знаний отвлекала меня от тоскливых раздумий.
«Вампиры Восточной Европы, – донесся до меня голос
Клодии, – это чудовищные создания, что у них общего с нами?»
«Они – мертвецы, призраки, – еле слышно ответил Арман,
его голос издалека был тише шепота, но все вокруг расслышали его слова.
Наступила мертвая тишина. – В их жилах течет другая кровь, кровь черни.
Они превращаются в вампиров так же, как мы, только неумело и неосторожно. В
старые времена…» Он осекся. Я увидел отражение его лица в зеркале: оно вдруг
застыло суровой маской.
«Расскажи нам про старые времена», – попросила Селеста,
ее твердый голос трепетал от возбуждения.
Сантьяго поддержал ее и сказал так же сладострастно:
«Да, в самом деле, расскажи нам про шабаши, про отвары из
волшебных трав, способные сделать нас невидимыми. – Он улыбнулся. – И
как сжигали на кострах!»
Арман смотрел на Клодию.
«Берегись этих монстров, – сказал он и, окинув
внимательным взглядом Селесту и Сантьяго, добавил: – Этих призраков. Они
нападут на тебя, как на простого человека».
Селеста передернула плечами, пробормотала что-то презрительным
и надменным тоном, как аристократка о вульгарном деревенском родственнике. Но я
смотрел на Клодию: ее глаза снова затуманились, и она поспешно отвернулась от
Армана.
Беседа возобновилась, и под сводами зала снова зазвучали
манерные светские голоса.
Они вспоминали свои ночные убийства, делились впечатлениями,
сосредоточенно и спокойно обсуждали детали. Иногда словно молния вспыхивала в
полутьме: кто-то призывал к особой жестокости. В дальнем углу одного вампира
попрекали за то, что он слишком романтично воспринимает жизнь людей, что ему не
хватает смелости и он всегда отказывается от самых захватывающих развлечений.
Высокий и худой, он выглядел простовато, постоянно пожимал плечами, медленно
выговаривал слова, тупо размышлял вслух: улечься ли в гроб до завтрашнего
вечера или остаться здесь. Но не уходил, подвластный воле искусственно
созданного общества, превратившего бессмертных в сборище конформистов. Как
Лестату удалось разыскать их? Появлялся ли он здесь вообще? Если – да, то
почему он ушел? Лестат не стал бы подчиняться чужой воле, он всегда стремился
сам встать во главе. Как, должно быть, они восхищались его изобретательностью,
кошачьей манерой забавляться со своими жертвами. И слово «упустил»… оно звучало
здесь так часто. Не упустить – вот что было для меня жизненно важно, когда я
только становился зрелым вампиром. Ты «упустил» возможность убить того ребенка,
говорили они. Ты «упустил» шанс напугать ту бедняжку или довести до безумия
того человека, хотя это было так просто.
У меня снова разболелась голова, и мне снова захотелось
немедленно выбраться на свежий воздух, покинуть это сборище. Но я взглянул на
Армана и понял, что не могу уйти. Я не забыл его предостережений, но не они, а
нечто иное заставило меня оставаться на месте. Он принимал участие в общем
разговоре, вставляя время от времени короткие замечания, или кивал головой, но
между ним и остальными всегда сохранялась дистанция. Мое сердце забилось: я
заметил, что чаще всего он смотрит на меня, но, как и прежде, равнодушно и
отчужденно. Предупреждение об опасности эхом звучало у меня в ушах, но я решил
пренебречь им, хотел уйти из театра как можно скорей, стоял и безучастно
прислушивался к разговору, и все, что слышал, было скучно, глупо и бесполезно.
«Значит, нет ни законов, ни преступлений?» – спросила
Клодия. Я встретил в зеркале ее взгляд.
«Преступление? Какая скука! – воскликнула Эстелла и
взглянула на Армана. Тот усмехнулся в ответ. – А скука – это смерть!» –
прокричала она, обнажая клыки. Арман устало поднес руку ко лбу, изображая
испуг.
Сантьяго вмешался в разговор.
«Преступление! – сказал он. – Да, есть одно
преступление. Мы будем преследовать совершившего его, пока не настигнем и не
уничтожим. Догадайся, о чем я говорю. – Он посмотрел на Клодию, потом
перевел тяжелый, пристальный взгляд на меня. Лицо Клодии походило на застывшую
гипсовую маску. – Вы должны это знать, иначе почему вы храните в тайне имя
того, кто посвятил вас в вампиры?»
«Что это значит?» – Клодия слегка округлила глаза.
Наступила гробовая тишина, все смотрели на Сантьяго. Он
выставил вперед ногу и, заложив руки за спину, наклонился над Клодией. Глаза
его засветились свирепой радостью. Ему приятно было очутиться в центре
внимания. Он неторопливо подошел ко мне сзади и, положив руку на мое плечо,
вкрадчивым голосом спросил:
«Так ты не догадываешься, что это за преступление? Разве ваш
учитель не рассказал тебе?»
Он попытался развернуть меня к себе лицом, потянул за плечо,
постукивая пальцем в такт ускоряющемуся ритму моего сердца.
«Преступление, приговор за которое – смерть… Убийство себе
подобного, убийство другого вампира!»
«А!» – звонко рассмеялась Клодия. Половицы слабо скрипнули
под ее легкой ножкой, она подошла ко мне, окруженная волной бледно-лилового
шелка, взяла меня за руку и сказала:
«А я-то боялась, этот смертный грех – родиться на свет из
пены морской, как Венера и мы с Луи. Наш учитель! Пошли, Луи, нам пора!»
И она потянула меня к выходу.
Арман засмеялся, но Сантьяго молчал. Мы были уже на пороге,
когда Арман поднялся с кресла и сказал:
«Добро пожаловать, завтра и всегда!»
Я перевел дыхание только на улице. Шел дождь, бульвары были
пустынны и прекрасны. Ветер гнал по мостовой обрывки бумаг. Раздался глухой,
ритмичный стук подков – одинокий экипаж неторопливо обогнал нас и скрылся под
бледно-лиловым небом. Я шел так быстро, что Клодия не поспевала за мной, и я
взял ее на руки.
