Наконец мы оказались в маленькой комнате. В глубокой
каменной нише жарко горел камин. Напротив него в каменном же алькове стояло
широкое низкое ложе, отделенное от комнаты маленькими воротцами из двух медных
створок. В первое мгновение все это ясно предстало моему взору: длинные ряды
книг вдоль стен, деревянный письменный стол по одну сторону камина и гроб– по
другую. Но вдруг у меня закружилась голова, комната поплыла перед глазами, и я
зашатался. Вампир положил мне руку на плечо и усадил в глубокое кожаное кресло
у камина. Палящий жар коснулся моих ног, и это острое приятное чувство вернуло
меня к жизни. Я откинулся на спинку и, прищурив глаза, попытался разглядеть
обстановку в комнате. Кровать в алькове показалась мне похожей на сцену. На ней
лежал юноша, чью кровь я пил только что. Его голова с расчесанными надвое,
слегка вьющимися возле ушей темными волосами покоилась на льняной подушке;
в лихорадочном полусне он был похож на изнеженное и бесполое существо с
картины Боттичелли. Подле него удобно устроилась Клодия, ее холодная рука
белела на его пышущей здоровьем румяной щеке. Она уткнулась лицом в нежную шею
юноши. Вампир, скрестив руки на груди, стоял посредине комнаты и по-хозяйски
смотрел на них. Клодия наконец оторвалась от мальчика, по его телу пробежала
дрожь. Арман взял ее на руки, нежно, совсем как я, и она обвила его шею руками.
Губы ее раскраснелись от выпитой крови, а глаза были полуприкрыты, как в
обмороке. Он бережно усадил ее на стол, она откинулась назад и грациозно
улеглась среди толстых томов в кожаных переплетах, опустила руки на подол
бледно-лилового платья. Юноша уткнулся лицом в подушку и уснул; его хозяин
затворил медные створки.
Что-то тревожило меня в этой комнате, но я не знал, что
именно. Не мог понять, что со мной творится, но одно было очевидно: кто-то
старался изгнать из моей памяти два ужасных переживания – эти страшные, завораживающие
фрески и отвратительное убийство, которое я, забыв о стыде и приличиях, едва не
совершил на глазах у других.
Я никак не мог разобраться, что угрожает мне теперь и почему
мой ум ищет путь к спасению неведомо от чего. Я не сводил глаз с Клодии. Она
полулежала на столе в окружении книг и других предметов – там был
отполированный до блеска человеческий череп, старинный позолоченный канделябр,
раскрытая толстая рукопись на пергаменте; буквы отражали яркий свет свечей. На
стене, прямо над головой Клодии, висела гравюра, которую я заметил только
теперь: средневековый дьявол с рогами и копытами парит над шабашем
поклоняющихся ему ведьм. Золотистые локоны Клодии едва не задевали ее. Она
смотрела на хозяина комнаты широко открытыми удивленными глазами. Вдруг мне
захотелось броситься к столу и схватить ее на руки, страшная картина мелькнула
в моем воспаленном воображении: Клодия, неживая, как сломанная кукла, брошенная
навзничь. Я перевел взгляд на дьявола – лучше уж видеть его отвратительную
рожу, чем мрачную и неподвижную Клодию.
«Вы не разбудите мальчика, говорите, не бойтесь, –
сказал вампир. – Вы явились издалека, и путешествие было долгим и
нелегким».
Мое смятение отступало, исчезало бесследно, точно клубы
дыма, развеянные порывами ветра. Я уверенно и спокойно смотрел на него. Он
неторопливо прошел по комнате и опустился в кресло напротив моего. Клодия тоже
смотрела на него, а он переводил взгляд с нее на меня. Его бесстрастное лицо не
менялось, глаза смотрели спокойно и мирно, как всегда.
«Как вы знаете, меня зовут Арман, – сказал он. –
Это я посылал Сантьяго прошлой ночью вручить вам приглашение на спектакль, а
заодно и к нам в гости. Я знаю ваши имена и рад видеть вас у себя дома».
Я собрался с силами и ответил ему; собственный голос
показался мне чужим. Я сказал, что мы так боялись оказаться единственными
вампирами на свете.
«Но откуда же тогда взялись вы сами?» – спросил он.
Клодия чуть приподняла руку, быстро взглянула на меня. Я не
сомневался, что Арман тоже заметил ее движение, но не подал виду. Я сразу
понял, что она пыталась сказать.
«Вы не хотите отвечать», – задумчиво проговорил он, и
этот тихий, ровный, нечеловеческий голос, эти глубокие глаза снова околдовали
меня; а ведь я с таким трудом вырвался только что из этих чар.
«Ты здесь главный?» – спросил я.
«Нет, если понимать слово главный так, как понимаешь его
ты, – ответил он. – Но если бы кто-то и возглавил наше сообщество, то
это был бы я».
«Прости меня… Я пришел не затем, чтобы обсуждать, как я стал
вампиром, это не тайна для меня и не вызывает вопросов. И если у тебя нет
власти, которая требует беспрекословного уважения и подчинения, я не стану
говорить об этом».
«А если бы я сказал, что у меня есть такая власть, ты бы
подчинился?» – спросил он.
Жаль, что я не могу передать, как он говорил: каждый раз он
словно выходил из волшебного состояния созерцания; то же самое теперь
происходило и со мной, и мне трудно было преодолеть это волшебство. Он ни разу
не пошевелился, но наша беседа казалась очень оживленной. Это и пугало, и
притягивало меня, так же как простая, но богатая обстановка его комнаты. Здесь
было только самое необходимое: книги, стол, пара кресел у камина, гроб,
картины. По сравнению с ней роскошное убранство нашего номера казалось не
только пошлым и вульгарным, но и совершенно бессмысленным. Только присутствие
спящего юноши оставалось для меня загадкой. Его роли я никак не мог понять.
«Не уверен, – отозвался я, не в силах отвести взгляд от
омерзительного портрета сатаны. – Сначала я должен узнать, кто… кто дал
тебе эту власть. Другие вампиры… или кто-нибудь еще».
«Кто-нибудь еще, – протянул он. – Что ты имеешь в
виду?»
«Вот это!» – я указал на средневековую гравюру.
«Это всего лишь рисунок», – заметил он.
«И все?»
«И все».
«Значит, не сатана поставил тебя над ними? Не он дал тебе
власть вампира?»
«Нет», – спокойно ответил он, и я не мог понять, что он
сейчас думает и задумывается ли вообще над моими вопросами.
«А другим вампирам?»
«Нет», – ответил он так же спокойно.
«Значит, мы… – я наклонился вперед, не в силах сдержать
волнение, – не дети дьявола?»
«О чем ты? – задал он встречный вопрос. – Разве
дьявол сотворил этот мир?»
«Нет, если кто его и создал, то только Бог. Но и дьявола
создал Бог, и я хочу знать, а вдруг мы – творения сатаны?»
«Ты совершенно прав, дьявола сотворил Бог, значит, и он –
дитя Божье. И все мы тоже. Никаких детей сатаны не существует».
Я не мог скрыть своих чувств и, откинувшись на спинку
кресла, снова взглянул на гравюру. На мгновение я забыл о присутствии Армана и
задумался, потрясенный его неоспоримой и простой логикой.
