И только теперь я понял: эта белая рука, которая высекает
смех из зала… Она не загримирована. Это рука вампира; вот она поднялась к
маске, словно скрывая зевок. Вампир остался на сцене один. Он ловко прислонился
к нарисованному дереву, наклонив голову, как будто решил вздремнуть. В тихой
музыке слышалось пение птиц, журчанье ручья. Луч света погас, сцена погрузилась
в полутьму. Вампир спал.
Но вдруг другой ослепительно яркий луч вспыхнул во мраке,
пронзая тонкое полотно декораций, и выхватил из темноты молоденькую девушку. Ее
стройная и высокая фигура до пояса куталась в волнистые длинные пряди чудесных
золотых волос. По залу пробежал трепет восхищения. Девушка беспомощно
барахталась в круге света, словно заблудилась в дремучем лесу. Но она и правда
заблудилась: я сразу понял, что она не вампир. Пятна земли на ее блузке и юбке
были настоящие, и никаких следов грима не виднелось на обращенном к свету
прекрасном лице. Ее тонкие черты напоминали образы Святой Девы. Ослепленная
яркими лучами, она не могла разглядеть зал и зрителей, но сама стояла перед
нами как на ладони. Слабый стон слетел с ее губ, эхом вторя тонкому,
мечтательному голосу флейты, воспевавшему ее красоту. Темная фигура проснулась,
привстала и уставилась на девушку, приветственно и восхищенно взмахнув рукой.
В зале раздались жидкие смешки, но они тут же смолкли.
Девушка была слишком прекрасна, ее глаза – слишком тревожны, а спектакль –
слишком правдоподобен. И вдруг Смерть отбросила маску в кулисы и показала
публике свое бледное светящееся лицо. Она торопливо пригладила чуть растрепавшиеся
волосы и поправила плащ, стряхнула с отворотов воображаемую пыль. То была
влюбленная Смерть. Послышались аплодисменты: зрители видели в гладком,
прекрасно отражающем свет лице еще одну мастерски выполненную сценическую
маску. Но то было лицо вампира, и я узнал его: это был злобный отвратительный
шут, который напал на меня в Латинском квартале.
Я нащупал в темноте руку Клодии и крепко сжал ее, но она
сидела неподвижно, увлеченная действием на сцене. Девушка слепо смотрела в
сторону зала, лес раздвинулся, открывая проход, и вампир пошел ей навстречу.
Девушка медленно двигалась на огни, но, заметив темную
фигуру, остановилась и испуганно, по-детски, вскрикнула. Она и впрямь походила
на ребенка, только крошечные морщинки вокруг глаз выдавали ее подлинный
возраст. Небольшая грудь отчетливо вырисовывалась под тонкой материей блузки,
длинная пыльная юбка плотно облегала узкие бедра и подчеркивала их изящный,
чувственный изгиб. В ее глазах блестели слезы, она попятилась от вампира. Я
боялся за нее и желал ее. Девушка была невыносимо прекрасна.
Вдруг позади нее из темноты выступили фигуры в масках
смерти, еле различимые в черных одеждах, – только светились во тьме их
белые руки. Они приближались к жертве и одну за другой отбрасывали маски на
сцену; черепа падали на доски и злобно ухмылялись черному небу. Их было семеро,
семеро вампиров, и трое из них – женщины; их полуоткрытые белые груди сияли над
облегающими корсажами, мрачные глаза горели под черными прядями волос. Они
обступили жертву, их бледная и холодная красота тускнела перед ее золотыми
волосами, нежно-розовой кожей. Зрители замерли, слышались только восхищенные и
испуганные вздохи. Круг белых лиц сжимался, и проклятый шут, этот
джентльмен-Смерть, повернулся к публике и прижал руки к сердцу, как будто хотел
сказать: разве мыслимо устоять перед ней? Ответом ему стал сдержанный шум
смешков и страстных вздохов.
Девушка заговорила.
«Я не хочу умирать», – прошептала она. Ее голосок
походил на звон серебряного колокольчика.
«Мы – смерть», – ответил он ей, и вампиры отозвались
эхом: «Смерть».
Девушка резко повернулась, ее волосы взметнулись роскошным
золотым дождем над жалкой, убогой одеждой.
«Помогите, – тихо вскрикнула она, боясь повышать
голос. – Кто-нибудь…»
Девушка обращалась к невидимой публике. Клодия негромко
рассмеялась. Бедная девушка смутно понимала, что происходит, но все равно она
знала больше, чем зрители.
«Я не хочу умирать! Не хочу!» – Ее нежный голосок сорвался,
она умоляюще смотрела на высокого шута. Он вышел из круга и приблизился к ней.
«Мы все умираем, – ответил он. – Смерть – это
единственное, что объединяет людей». Он жестом обвел оркестрантов, балкон,
ложи.
«Нет, – взмолилась девушка. – У меня впереди еще
столько лет жизни, столько лет…» Страдание слышалось в ее легком, невесомом
голосе, и это делало ее еще более прекрасной; она судорожно мотнула головой,
поднесла дрожащую руку к обнаженной шее.
«Столько лет! – повторил за ней фигляр. – Откуда
ты знаешь? Смерть не разбирает возраста! Может, уже теперь скрытая болезнь
точит тебя изнутри. Или, скажем, на улице какой-нибудь мужчина поджидает тебя,
чтобы убить, хотя бы из-за этого золота! – Он протянул руку и коснулся ее
волос. Глубокий потусторонний голос звучал торжественно и громко. – Стоит
ли говорить, какой удел может быть уготован тебе судьбой?»
«Мне все равно, я не боюсь… – слабо протестовала
она. – Только дайте мне шанс…»
«Допустим, мы дадим тебе его, и ты проживешь долгие годы. И
что же? Тебе хочется стать беззубой, горбатой старухой?»
Он отвел в сторону ее волосы, выставляя напоказ горло, потом
медленно потянул завязки на блузке. Дешевая ткань распахнулась, рукава
соскользнули с узких розовых плеч. Она попыталась поймать падающую блузку, но
вампир силой удержал ее руки. Толпа отозвалась единым протяжным вздохом.
Женщины прятали глаза за стеклами театральных биноклей, мужчины подались вперед
в креслах. Под безупречно чистой кожей часто билась голубая жилка, блузка чудом
удержалась на крошечных сосках. Вампир крепко держал руку девушки, по ее
вспыхнувшим щекам катились слезы. Она, кусая губы, старалась сдержать рыдания.
«Позвольте мне жить, – молила она, пряча лицо. –
Мне все равно… Мне все равно, что со мной будет!»
«Все равно? Тогда почему бы тебе не умереть сейчас? Тебя
ведь не пугают ужасы, нарисованные мной?»
Девушка беспомощно покачала головой. Он обманул ее,
перехитрил. Вместе со страстью во мне закипал гнев. Это было несправедливо,
ужасно несправедливо: ей приходилось отстаивать свою жизнь перед лицом его
железной логики, бороться за священное право на жизнь, воплощенную в таком
прекрасном теле. Но он запутал ее, лишил речи и представил жажду жизни
бессмысленной и смешной. Я видел, что она слабеет, умирает изнутри, и ненавидел
его еще сильней.
Блузка соскользнула, обнажились маленькие круглые груди.
Публика восторженно загудела. Девушка тщетно пыталась освободить руку.
