Казалось, он ничего не видит вокруг, узнал только одно лицо,
только одно слово срывалось с его губ. Я зажал уши и попятился; он протягивал
ко мне руку, по которой текла кровь, и меня сводил с ума ее запах. Клодия тоже
почувствовала его, стремительно бросилась на Моргана и опрокинула его на
каменный пол. Молодой человек попытался поднять голову, провел ладонью вокруг
ее лица и вдруг погладил ее золотистые локоны. Клодия вонзила зубы в его горло.
Руки Моргана бессильно упали.
Она нагнала меня на границе леса.
«Иди к нему, возьми его», – сказала Клодия.
Я чувствовал запах крови на ее губах, тепло, разлившееся по
щекам, горячее прикосновение ее руки и все же не двигался с места.
«Послушай, Луи, – сказала она отчаянно и
сердито. – Я оставила его для тебя, но он уже умирает… Осталось мало
времени».
Я схватил ее на руки и пошел вниз по длинному склону. Не
нужно было прятаться и осторожничать: дверь к секретам Восточной Европы
захлопнулась перед нами. В предрассветной темноте я пробирался обратно к
дороге.
«Ты выслушаешь меня, наконец! – кричала Клодия. –
Посмотри на небо, уже светает!»
Но я не слушал ее и быстро шел вниз. Она цеплялась за мои
волосы, за плащ. Она чуть не плакала. Я перешел ледяной ручей и побежал по
дороге в поисках фонаря кареты.
Когда мы отыскали свой экипаж, небо было уже темно-голубое.
«Дай мне распятие, – крикнул я Клодии, щелкнув
кнутом. – Есть только одно место, куда мы можем сейчас поехать».
Карета резко развернулась, Клодия опрокинулась на меня, мы поскакали
к деревне. Я смотрел вокруг со странным чувством. Туман поднимался меж бурых
деревьев. Воздух был прохладен и свеж, запели птицы, казалось, вот-вот взойдет
солнце, но я не волновался. Я знал, что еще рано для восхода. У нас еще есть
время. Мне было легко и спокойно. Тело ныло от царапин и порезов, сердце болело
от голода, но голова была удивительно ясной. Наконец показались уже слишком
отчетливые серые очертания постоялого двора и церковной колокольни. Звезды над
нами стремительно гасли.
Через минуту я уже стучался в дверь постоялого двора. Она
открылась, я надвинул поглубже капюшон и крепко прижал к себе под плащом
Клодию.
«Ваша деревня избавлена от вампира, – сказал я
изумленной хозяйке и отдал ей распятие. – Слава Богу, он мертв. Его
останки в башне. Идите и расскажите остальным».
И я прошел мимо нее в дом.
Крестьяне тут же поднялись, чтобы отправиться к монастырю,
но я сказал, что безмерно устал, что должен помолиться и отдохнуть, велел им
перенести мой ящик из кареты в какую-нибудь приличную комнату, где можно было
бы спокойно поспать. Я предупредил, что будить меня следует, только если
приедет посланник от епископа из Варны.
«Когда прибудет святой отец, сообщите ему, что вампир мертв,
накормите и напоите его и попросите подождать меня».
Женщина перекрестилась.
«Понимаете, – сказал я, поднимаясь по ступеням, –
я не мог открыть вам цель моей миссии, пока вампир…»
«Да, да, – поспешила ответить женщина. – Но ведь
вы не священник… У вас ребенок!..»
«Нет, я всего лишь сведущий в этих делах человек, но
нечестивцу со мной не справиться», – сказал я и замер: дверь в маленькую
комнату под лестницей была открыта, внутри было пусто, остался лишь дубовый
стол, накрытый куском белой материи.
«Ваш друг, – сказала женщина, глядя под ноги. – Он
совсем сошел с ума… и убежал в ночь».
Я лишь кивнул в ответ…
Закрывая за собой дверь комнаты, я слышал крики людей:
казалось, они бегут во всех направлениях, а потом тревожно ударил церковный
колокол. Клодия соскользнула с моих рук, я запер замок, пока она мрачно следила
за мной. Я осторожно приоткрыл ставни, и бледный луч света просочился в
комнату. Она смотрела на меня. Потом подошла ко мне и протянула руку.
«Вот», – сказала Клодия.
От слабости мне казалось, что ее лицо мелькает передо мной и
голубизна глаз плясала на бледных щеках.
«Пей», – прошептала Клодия, подвинулась ближе и
поднесла к моим губам теплую и нежную кисть.
«Нет, – ответил я. – Я знаю, что делать. Так
бывало уже не раз».
Она плотно закрыла окно, а я опустился на колени возле
маленького камина. Древняя отделка давно сгнила под лакированным слоем и легко
подалась под моими пальцами. Я пробил ее кулаком, зазубренные края пролома
царапали руку. Там, в темноте, я натолкнулся на что-то теплое, пульсирующее и
крепко сжал пальцы. В лицо мне дохнул сырой, холодный воздух, темнота вокруг
стала сгущаться, словно ледяной мрак из черной дыры в камине заполнил комнату,
и она исчезла, а я пил из нескончаемого источника теплую кровь, которая текла в
мое горло, к моему бьющемуся сердцу по венам, согревая меня в холодном сумраке.
Поток крови стал ослабевать, но все мое тело умоляло, чтобы он не кончался. Мое
сердце тяжело билось, пытаясь заставить другое сердце биться в унисон. Я
почувствовал, что поднимаюсь, плыву во мраке. Но бешеное сердцебиение стало
успокаиваться, темнота рассеивалась, и в моем затуманенном сознании мелькнуло
видение. Оно вздрагивало от шагов по лестнице и половицам, от стука колес и
топота лошадиных копыт, оно звенело. Сквозь мерцание в деревянной рамке
появилась фигура человека. Я знал его. Высокий, тонкий, с черными волнистыми
волосами, зеленые глаза смотрели прямо на меня, его зубы вцепились во что-то
большое и мягкое.
Это была крыса, огромная и ужасная, с разинутой пастью и
кривым хвостом. Человек закричал, отбросил ее на пол и в ужасе смотрел, как
кровь стекает из его открытого рта.
Ослепительный свет ударил в глаза. Я старался открыть их;
свет заливал комнату. Клодия была рядом. Она перестала быть маленькой девочкой,
она обнимала меня, как мать, и вела за собой. Я положил голову ей на колени,
темнота укрыла нас, я прижал ее к себе. Все было кончено. Оцепенение охватило
меня, и наступил паралич забвения.
– То же ждало нас в Трансильвании, и в Венгрии, и в
Болгарии, и во всех этих странах, где ходят легенды о вампирах и где крестьяне
верят, что живые мертвецы бродят по земле. В каждой деревне, где мы встречали
вампиров, происходило одно и то же.
– Бессознательный труп? – спросил юноша.
– Всегда, – сказал вампир. – Если мы вообще
находили их. Я помню только нескольких. Иногда мы следили за ними издалека. Все
похожие друг на друга, с тупо покачивающимися головами, худые, изможденные,
одетые в сгнившие лохмотья.
